Константин Смелый - Это даже не умрёшь

Мечта, как и любовь, добралась до него сама. У Люка в ней, правда, оказалась второстепенная роль, а вместо Шотландии подсунули Швецию. Зато в рамках шпионского триллера и недалеко от Копенгагена.

Как только Олег понял, что мечта сбывается, ему стало обидно за Родину. То же самое нутряное нечто, которое удовлетворённо разбухало от портретов Гагарина и болезненно ворочалось после каждого поражения сборной России по футболу, вдруг встало на дыбы.

- Спасибо за заботу о моей безопасности, – сказал Олег. – Но вот вы мне только одну вещь объясните. Евгения и её друзья уговорили меня вывезти из России коробки с этим вирусом, или агентом, или как он у них зовётся. Очевидно, чтобы эти коробки не достались российским спецслужбам. Передать в руки мировой научной общественности и так далее. Я согласился, как последний идиот. Евгения – очень... – он запнулся, подбирая определение. – Очень обаятельная девушка. Отказаться было трудно. Я привёз коробки в Швецию. Только я вылезаю из самолёта, объявляются шведские спецслужбы, берут меня под руки и отводят в сторонку. Коробки отбирают. Предлагают эмигрировать в Швецию. Обещают работу. Курсы шведского обещают. Берут под крыло, так сказать. И всё это чтобы уберечь меня от злого русского ФСБ. Получается, я совершенно буквально вывез из России некие ценные материалы, чтобы передать их иностранной разведке. Мировая научная общественность осталась не у дел. Получается – вы поправьте меня, если я не прав – получается, я причинил ущерб государственным интересам своей страны. И теперь вместо того, чтобы вернуться домой и явиться в ФСБ с повинной – вместо того, чтобы попытаться компенсировать хоть чем-то этот ущерб – вместо этого я почему-то должен оставаться в Швеции и сотрудничать с вами. Почему я должен сотрудничать с иностранными спецслужбами? Почему не со своими? Почему я должен своих бояться? Вот вы на этот вопрос мне ответьте, пожалуйста.

Олег откинулся на спинку стула, положил левую руку на стол и, постукивая пальцами, триумфально уставился на Ульфа.

- Это справедливый вопрос, – охотно признал Ульф. – Очень справедливый. Я понимаю, что вы патриот, который любит свою страну. Если вы хотите вернуться, это ваше решение. Мы не заставим вас остаться. Вы можете потом сотрудничать с ФСБ или не сотрудничать. Это не наше дело. Каролинский институт получил материалы. Мировая научная общественность будет знать скоро. Нам больше ничего не нужно от вас. Нам не нужно, чтобы вы с нами сотрудничали.

Олег бросил стучать пальцами.

- Но вы сами дали часть ответа, – продолжил Ульф, помолчав. – Вы, с точки зрения ФСБ, вызвали ущерб государственных интересов. Своей страны. Это уже случилось. Кроме того, вы сделали ваш выбор не сегодня. Вы сделали ваш выбор восемь дней назад, когда Евгения и Борис рассказали вам, в чём дело. Вы не сходили в ФСБ, не правда ли? Не сходили... Ваш патриотизм – это ваше дело. Я просто напоминаю, что, скорее всего, у вас будут серьёзные проблемы в России. Вы согласны?

Олег послушно кивнул. Нутряное нечто радикально съёжилось.

- Вы можете не давать ответ прямо сейчас. Можете подумать. У вас есть время. Мы не будем вас задерживать.

Ульф встал, неожиданно и резко. Олег вскочил вслед за ним. В комнату вошёл Фредрик и протянул Олегу прямоугольный кусок картона, пояснив, что это железнодорожный билет до Центрального вокзала. Поезд отходил через семнадцать минут.

- Фредрик покажет вам, как спуститься на платформу, – сказал Ульф. – Он тоже объяснит, как идти в гостиницу от вокзала. Это близко. До свидания, Олег. Было очень приятно с вами познакомиться.

Уже в поезде, расплывшись по мягкому креслу и закрыв глаза, Олег понял, почему лицо Ульфа Магнуссона казалось ему таким знакомым – более того, родным. Со скидкой на густые волосы и скандинавскую мимику Ульф вполне мог сойти за родного брата советского Шерлока Холмса. Как следствие, полчаса пути до Центрального вокзала Олег вообще не думал о том, в какие тартарары летела его жизнь. Он мучительно вспоминал фамилию актёра Ливанова.

Борис родился в 1976 г., говорил по-русски и знал наизусть фильмы режиссёра Гайдая, но, по-хорошему, не принадлежал ни нашей эпохе, ни исторической общности под названием «постсоветский народ». Он принадлежал невольному братству чистосердечных ботаников, которое, по определению, тяготится эпохами (когда ни родись, всё самое интересное случилось до тебя и случится после тебя) и национальностями (большинство говорящих на любом языке – люди, с которыми не о чем разговаривать).