Константин Смелый - Это даже не умрёшь

Стало очень тихо. Было слышно, как черепаха ползёт из одного угла террариума в другой. Егор Дмитриевич посмотрел на свои руки. Мизинцы обеих рук дрожали. Безымянные пальцы подёргивались за компанию. Вены на запястьях казались особенно чёрными и неприятными.

Егор Дмитриевич прошёл в гостиную. Он не стал включать свет. В баре была тёмно

Он торопился опьянеть прежде, чем станет совсем страшно.

Реальность была слишком однозначной и навязчивой.

Слишком настоящей.

Женя находила реальность совсем другой.

С её точки зрения, ближе всего к настоящей реальности располагались некоторые минувшие дни в марте и апреле, когда смотреть на всё приходилось сквозь узенькие щёлки между веками, ноги неминуемо промокали, голова кружилась от сырой свежести, а на штукатурке домов, подлежавших расселению и сносу, медленно просыхали тёмные разводы. Дом, в котором выросла Женя, расселили и снесли через семнадцать лет после соответствующего решения, за два месяца до её выпускного бала. Прямо в конце последнего апреля, максимально приближенного к реальности.

Дальнейшие марты и апрели начали удаляться от оригинала, число настоящих дней неуклонно сокращалось, плотность весны падала, но всё это происходило не слишком быстро, и кроме того, ей оставались другие просветы и проблески, и даже находились новые. Летом, например, можно было всю ночь просидеть в гостях, чтобы рано утром, добираясь до дома в предвкушении сна, смотреть, как наполняются улицы и станции метро. Осенью, когда дул дождливый ветер и пахло октябрьскими листьями, реальность казалась более зыбкой, но при этом сильно прибавляла в пронзительности, и Жене хотелось думать самые глубокие мысли на свете, сбежать из Москвы в романтическую провинцию и написать ещё одну такую повесть, где прекрасная героиня сдержанно умирает в конце, и герой едет в машине по дождливому городу, мужественно кусая губы, и дворники едва справляются с водой, и электрические кляксы за лобовым стеклом пляшут перед глазами, на которых вовсе нет дворников – только бесполезно моргающие веки. А друзья героя, немногословные мужчины с простым чувством юмора и трезвым взглядом на вещи, уже знают, что эту ночь он должен пережить самостоятельно, они сидят в прокуренном баре и лаконично кивают друг другу, понимая, как далёк завтрашний день. И над всем этим висит время и страна, но только не Веймарская республика, а побольше и поближе к настоящему, без прямого упоминания лоснящейся гнилой головы, но с красочными коричневыми метастазами по всему полотну, с уверенными ублюдками в скрипучих креслах и нарастающим единомыслием в газетах, и не только девушка, но кто-то ещё должен был успеть погибнуть до последней страницы, чтобы кто-то совсем другой, читающий из уютного иностранного будущего, мог захлопнуть книгу и молча смотреть на абажур своей настольной лампы, с неуместными порывами в груди и невыносимой уверенностью в завтрашнем дне.

Но такую повесть подмывало написать только в мокрые дни середины октября. В остальное время Жене хотелось отвлечься от времени и страны и писать фэнтэзи.

Жук не любил фэнтэзи. Точнее, он не любил беллетристику в целом. Ещё точнее, он просто не мог её читать.

- Как можно не мочь читать книги, я не понимаю, – среди прочего, сказала Женя в то утро. – Что ты мои тексты не можешь читать, это я могу понять. Готическое фэнтэзи – жанр не для всех. Тем более в компьютерных распечатках. Но ведь есть же столько других жанров разных. Есть куча замечательных писателей. Я вчера заходила днём на Профсоюзной в Дом книги, даже там столько хорошей литературы – и нашей, и переводной, издания все новые, оформление конфетка. Просто расцеловать всё хочется и полмагазина сразу купить. Потом, есть же классика. В твоём возрасте как раз многие открывают для себя классику. Я недавно интервью читала с Рязановым. Он говорит, что открыл для себя Достоевского в третий раз...

Жук разразился кашлем, переходящим в смех.

- Я помоложе всё-таки буду, – сказал он. – Лет на тридцать пять.

- ... Всем известно, что искусство помогает в научной работе. Наука – это же тоже творческий процесс, согласись. В ней же важно, чтобы мышление не было закапсулированным, чтобы мысль не катилась по утрамбованной дорожке. Именно здесь искусство приходит на помощь. Искусство помогает смотреть на повседневность свежим взглядом, видеть мир по-новому... Великие учёные это понимали. Дарвин постоянно просил жену, чтобы она для него играла на фортепьяно. Эйнштейн сам на скрипке играл. Ломоносов писал оды...