Константин Смелый - Кенигсберг дюз пуа

Рогер осёкся.

Несколько секунд он молчал, по инерции жестикулируя – всё медленней и медленней, пока наконец его руки не опустились и не обмякли на коленях. По лицу было видно, как из него рвётся что-то ещё не сказанное и как он пытается и не может найти – сначала правильные слова, а потом хоть какие-нибудь слова, которыми было бы не страшно это сказать.

- Прости меня, Бека… – в конце концов сдался он.

- Щелбан за шведский, – сказала Ребекка по-русски.

- Что? – суетливо переспросил Рогер. – Что ты говоришь, Бека?

- Щелбан за шведский, говорю, – повторила она чуть громче.

Рогер схватился за табуретку, на которой сидел, подтащил себя ближе и, согнувшись, поднёс лоб к руке, лежавшей на простыне. Рука приподнялась и символически щёлкнула его средним пальцем.

- Пап. Скажи мне. Честно.

- Да?

Он резко выпрямился – так, что очки, и без того еле державшиеся, слетели на пол.

- Скажи мне, – снова начала Ребекка, когда очки вернулись на переносицу. – Ты. Лично ты. Ты хотел бы жить в другом месте? Не в Кёнигсберге?

- Нет.

- Нет… А кто тебе сказал, что я этого хочу?

Рогер виновато захлопал ресницами. Начал выстраивать в уме какие-то ненужные оправдания. Но так ничего и не сказал. Он опасался, что стоит ему теперь открыть рот, как он разревётся от стыда и захихикает от радости. Одновременно.

- Какой ты, папа, дурак иногда, – Ребекка улыбнулась самым кончиком губ. – И монологи у тебя дурацкие.

Douze points - 12 пунктов (фран.)