Пьер-Жакез Элиас - Золотая трава

На городской площади стояли группы людей, возвращавшихся с кладбища, за исключением немногих, которые пришли туда узнать, нет ли каких новостей. Владелец Трэморэ всех их знал. Он направился к середине площади, где оживленно разговаривали четверо из его друзей. Чтобы дойти до них, он должен был миновать другие группы, но никто с ним не поздоровался, никак к нему не обратился и даже, по-видимому, не заметил его. Он приблизился к четверым приятелям. «О чем вы говорите?» — спросил он их, но они как бы ничего не услышали. Один из них выразил беспокойство по поводу отсутствия всегда такого пунктуального Жана-Пьера Даудала, владельца Трэморэ, когда тот стоял в двух шагах от него. Тогда Даудал, будучи не способен добиться, чтобы его услышали приятели, дал одному из них три-четыре хорошие затрещины. Но человек этот никак не отреагировал. Все четверо кончили тем, что направились в ближайший трактир, чтобы выпить по кружке пива в память усопших и за здоровье отсутствующего, который тем временем шел в их тени.

Отсутствующий остался снаружи, достаточно обескураженный, не в силах понять, что с ним произошло. Он увидел, что к нему приближается темно-зеленый шарабан с желтыми спицами колес, запряженный лошадью с лоснившейся шерстью и заплетенным хвостом. В шарабане красовался его сосед, владелец Керомена, в самых парадных одеждах и окруженный всей своей не менее разнаряженной семьей, как это было принято для оказания почета усопшим. Жан-Пьер Даудал двинулся навстречу экипажу, протянув руки, чтобы остановить его. Он закричал: «Не найдется ли у вас, Жакез Керомен, места для меня — я возвращаюсь в Трэморэ». Жакез смотрел перед собой невидящими глазами, а лошадь шла своим ходом. Она спокойно поравнялась с Жаном-Пьером и прошла сквозь него, от головы и до хвоста, как если бы он был прозрачным воздухом. Жакез Керомен, его семья и весь шарабан прошли сквозь него с такой же легкостью, как если бы он был всего лишь тенью от дерева или дома. Хозяин Трэморэ ничего не почувствовал и тогда, когда увидел, как сквозь его голову проходит мешок с мерой овса для лошади. Колокола звонили в честь усопших, а он в одиночестве стоял на площади. Было это приблизительно в полдень.

Бедняга Жан-Пьер зашел в несколько магазинов, в которых он был завсегдатаем. Каждый раз, когда он открывал дверь, кто-нибудь тотчас же торопился закрыть ее, проклиная плохие замки и сквозняк. Сколько бы он ни приветствовал громким голосом присутствующих, называя людей по имени, стуча им в грудь, беря за руки, его не слышали и не ощущали его прикосновений, да его прежде всего попросту не видели, проходили сквозь него, как сквозь клочок тумана, тогда как он натыкался на все, что попадалось на его пути. Он кончил тем, что сбежал за город. Там, по крайней мере, ему не придется попусту надрываться для того, чтобы быть увиденным и услышанным себе подобными. А безразличие к нему природы не будет иным, чем к любому другому.

Он долго шел, но не чувствовал ни малейшей усталости, миновал пустынную местность, которая казалась ему знакомой, хотя он и отмечал обилие сосновых лесов и все уменьшающееся количество домов. Вдруг путь ему пресекла неведомая гора. Дорога, по которой он шел до сих пор, тут кончалась. Но вправо вели узенькие, малодоступные тропки, поднимавшиеся, по-видимому, к вершине горы, сама вершина оставалась невидимой, но оттуда доносилась церковная музыка и хор бесчисленных небесных голосов. Налево шла широкая просека, которая постепенно спускалась как будто к какой-то долине, тоже невидимой, откуда несся страшный гвалт проклятий и воплей, в тысячу тысяч раз худший, чем можно услышать в наихудшем из низкопробных трактиров.

Но перед самым носом владельца Трэморэ находилась достаточно широкая терраса, конца которой он не видел. К крайнему своему изумлению, он обнаружил на ней некоторые из своих полей, но в полном беспорядке. Тем не менее их вид его успокоил, и он вступил на эту террасу, хотя уже наступила ночь и он понятия не им, ел, куда идет. Местность была слабо освещена бледным, холодным отсветом того отрадного света, который озарял направо страну песнопений, тогда как вопящая бездна была погружена во тьму. А в нищенском свете на террасе можно было теперь различить людей, которые занимались каждый своим делом, не обращая ни малейшего внимания один на другого, каждый, видимо, следуя своему предназначенью.

Первым, кто повстречался хозяину Трэморэ, оказался человек с огромной мотыгой, выкорчевывавший пустошь. Жана-Пьера привлекли к нему глухие удары его орудия, корчующего пни, и тяжелое его дыхание. Нет, это ни в коем случае не была тень. Возможно, он тоже сможет увидеть и услышать Жана-Пьера. Он подошел к корчевальщику со спины. Человек, несомненно, почувствовал его приближение, потому что отбросил мотыгу и с улыбкой оглянулся.