Моника Али - Брик-лейн

Назнин пошла дальше. Дошла до конца Брик-лейн и повернула направо. Миновала четыре квартала, перешла дорогу (пристроилась к женщине и, как детеныш за матерью, ступила вместе с ней на мостовую) и пошла по переулку. Повернула направо, потом налево. Потом через поворот то налево, то направо, пока не поняла, что ходит по кругу. Стала сворачивать наудачу, побежала, захромала — давала себя знать боль в лодыжке — и подумала, что здесь она уже была. Здания показались знакомыми. Показались, уверенности не было, потому что дорогу она не примечала. Только сейчас Назнин замедлила шаг и огляделась. Посмотрела на здание, мимо которого шла. Оно из стекла, скованного стальными заклепками. Входная дверь вращается медленно, как стеклянный вентилятор, засасывая одних людей и выдувая других. Внутри на помосте за стеклянным столом сидит женщина, она то скрещивает свои тонкие ноги, то ставит их прямо. Прижав телефонную трубку к плечу, покусывает ноготь. Назнин запрокинула голову — вверху стекло темнело, как ночное озеро. Здание бесконечно высокое. Оно пронзает облака. А здание напротив — белокаменный дворец. Ко входу ведут ступеньки, за ними колоннада. По ступенькам оживленно сбегают и поднимаются мужчины в темных костюмах. Они что-то гавкают друг другу и бесцветно кивают. Иногда хлопают друг друга по плечу, не по-дружески, как показалось Назнин, а покровительственно. Ее обгоняют люди, она смотрит им вслед, и у каждого на спине написано стремление выполнить четкий и определенный план: получить повышение, прийти вовремя на встречу, купить газету быстро и без сдачи, проскочить, не теряя ни секунды, прежде чем загорится красный. Назнин, хромая и поминутно останавливаясь, посмотрела на себя со стороны. Без пальто, без костюма, без четкого пути, темнокожая. По ногам пробежал холодок, и от страха (или от возбуждения?) она задрожала, как листочек.

На нее больше никто не смотрит, поняла она в следующий миг. Ее видят — так же, как она видит Господа Бога, о ее существовании знают (как она о Его), но заметят, только если что-нибудь сделать: вытащить пистолет, остановить поток машин. Мысль понравилась. Назнин вглядывалась в тонкие вытянутые лица, в острые подбородки. У женщин странные волосы. Прически стоят на голове, как капюшон у кобры. Женщины плотно сжимают губы, щурятся, будто злятся на то, что услышали, или на ветер, который взбаламутил им прически. Вот одна женщина в длинном красном пальто остановилась, вытащила из портфеля записную книжку. Просмотрела страницы. Пальто у нее цвета свадебного сари. Длинное и тяжелое, с золотыми пуговицами, как и цепочка на сумочке. На сверкающих черных туфлях тоже большие золотые бляшки. Очень богато одета. Солидно. Ее одежда — обмундирование, пальцы в кольцах — оружие. Назнин запахнула кофту. Замерзла. Кончики пальцев онемели от холода. Женщина подняла глаза, встретила взгляд Назнин. И улыбнулась так, как улыбаются при взгляде на людей, которые никак не могут понять, что же происходит.

Ее заметили. Назнин пошла быстрее, глядя под ноги, чтобы не споткнуться. Вдруг мелькнула мысль, что, сама того не желая, она сравнила себя с Богом. От этой мысли стало так плохо, что на глаза навернулись слезы, и Назнин налетела на мужчину и ударилась об его портфель, твердый, как камень. Мысленно проговорила свою любимую суру:

Боль в колене, в руках и в лодыжке мешала почувствовать благодать. О милости Господа твоего возвещай. О милости Господа твоего возвещай.

Показался лоскуток зелени за черной оградой, в середине две деревянные скамьи. В этом городе пятнышко травы нужно обязательно обносить забором и охранять, как россыпь изумрудов, сверкнувшую из-под лопаты. Назнин нашла вход и села на скамью. Махарани за оградой. Солнце на секунду показалось из-за черной тучи, ударило ей в глаза и снова нырнуло под одеяло, разочарованное увиденным. Назнин устала, замерзла, проголодалась, заблудилась, и нога болит.

Она заблудилась, потому что и Хасина сбилась с пути. Хасина в Дакке. Сама по себе в большом городе, без мужа, без семьи, без друзей, без защиты. Хасина написала письмо перед самым отъездом.

Сестричка я не знала што писать и не писала. Теперь у меня есть новости. Утром когда муж уйдет на работу я уеду в Дакку. Об этом знает только наша хозяйка миссис Кашем. Она сказала што это не очень хорошее решение но она все равно поможет. Она говорит што лучше когда бьет муж но не когда бьет незнакомый. Но ведь незнакомые потом когда побьют не говорят што любят. Йесли меня бьют незнакомые то это почесному.