Эдмундо Пас Сольдан - Бред Тьюринга

Они приходят на последний этаж. Свет уже зажжен. Морейрас шепчет, чтобы Рамирес-Грэм не двигался и предоставил действовать ему.

– Какого черта вы просили меня следовать за вами, а теперь запрещаете участвовать в деле? – произносит Рамирес-Грэм совершенно неожиданно для себя.

Морейрас осведомляется о готовности своих людей. Они подтверждают ее легкими движениями головы; так, будто они не совсем уверены в своей собственной боеготовности, будто им задали риторический вопрос, который предполагает такой же риторический ответ.

Морейрас открывает дверь ударом ноги и укрывается за столом справа. Другие полицейские, входя в зал следом за ним, направляются одни направо – к Морейрасу, – другие налево. Да, говорит себе Рамирес-Грэм, это реальность; я ничего не выдумываю, не снимаюсь в фильме. И все-таки никто не убедит меня, что все это происходит на самом деле. Наверное, это мог бы сделать выстрел куда-нибудь в плечо… Боль – вот это действительно реально.

Проходит несколько минут в полной тишине. Затем Морейрас предлагает тому, кто прячется, выйти из своего укрытия. Никакого ответа.

Он снова кричит, давая последний шанс. Снова никто не отвечает. Полицейский идет по коридору, держа револьвер в вытянутых руках, поворачивает ствол то в одну сторону, то в другую. Его люди идут следом. Морейрас не проходит и двадцати метров, как раздается звук бьющегося стекла и целая очередь выстрелов; Рамирес-Грэм падает на пол, он не знает, с какой стороны стреляют. Поднявшись, он замечает движение в коридоре. Морейрас лежит на полу, его лицо залито кровью; один из полицейских склонился над ним, другой – прикрывает, третий продвигается вперед, продолжая стрелять.

Вскоре Рамирес-Грэм слышит крик и шум от падения еще одного тела. С того места, где он находится, нельзя различить, кто это. Полицейский предупреждает его, что это тот человек, что стрелял в Морейраса. Рамирес-Грэм вскакивает и выбегает в коридор: полицейский, пытавшийся помочь своему начальнику, смотрит на него с отчаянием.

– Он уже не дышит! – восклицает он и снова бросается к телу Морейраса.

Тот полицейский, что стрелял, знаками показывает, что опасность миновала. Вдвоем с Рамиресом-Грэмом они приближаются к телу, распростертому в глубине коридора.

Рамиресу-Грэму даже не нужно внимательно вглядываться, чтобы понять, что Кандинским оказался Баэс. Это конец карьеры Рамиреса-Грэма в Рио-Фугитиво.

И вот теперь ему кажется, что Флавия была права. Финал истории разочаровал. Остается лишь думать, что этой ночью им удалось поймать Кандинского только потому, что он сам этого хотел.

Судья Кардона наблюдает за охранниками коттеджного поселка, сидящими в металлической будке; их силуэты видны через пробитое (возможно, пулями) стекло. Неудивительно: в наше время все крутятся в водовороте насилия и жестокости, подчиняясь воле случая. Как там говорилось в романе, который я читал в студенческие годы: "Я поставил на кон сердце, а выиграл жестокость". Примерно так или что-то в этом роде. Один из охранников читает газету; он поднимает взгляд, и Кардона понимает, что у него косоглазие. Другой смотрит новости по телевизору. Кардона знает весь этот сценарий: они попросят его удостоверение личности и позвонят в дом для подтверждения того, что его ожидают. И миновать их никак нельзя. Лучше повернуться, уйти и сесть на остановке общественного транспорта в нескольких метрах отсюда. Там, на закате, обдуваемый влажным после дождя ветром, он выкурит сигарету и вспомнит свою двоюродную сестру; или, возможно, свой фантасмагорический уход из Огненного дворца. Скамейка на остановке пуста. Кардона садится, поставив кейс на колени, и внезапно его одолевает страшная усталость. Болят швы, гудят ноги. Его раздражают мокрая одежда и этот скрип кожаных туфель. Он трогает пятна на щеках – увеличатся ли они еще? Обычно они не очень заметны, но, когда он нервничает, превращаются в настоящие острова, грозящие перерасти в архипелаги.

Сейчас ему хотелось бы принять УБП, чтобы забыться и дать отдых своему телу. Мирта не могла бы им гордиться. И никто не мог бы, даже он сам. УБП – это то, что дает мне избавление и освобождение, но и является проявлением смертельной распущенности, непоправимой ошибкой, дурной привычкой, в конце концов… Сейчас я делаю все это для того, чтобы вновь спокойно смотреть в зеркало, но уже знаю, что ничто не может спасти меня, в кого бы я ни выстрелил. Ни одно зеркало не стоит этого. Однако если выбирать, делать это или нет, то лучше первое. Я должен где-то укрыться, так лучше всего. Кардоне кажется, что он слышит ток крови в своих артериях. Что напоминает звук, производимый нашей кровью? Неконтролируемый поток воды? Или спокойную реку? Видимо, внешне я кажусь ручейком, в то время как внутри меня захлестывает настоящее бурное наводнение. Нет, дальше так сидеть невозможно; он направляется к кабинке охранников. Косой замечает его приближение и приоткрывает окошко. Другой по-прежнему поглощен телевизором.