Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

Крепко зажав чемодан между ног и забросив денежку в деньгоприемник, набирает наш капдва номер. Там длинные гудки. Потом трубку на том конце снимают, и нежный женский голосок говорит:

— Бон суар.

И дальше что-то бла-бла-бла, перемежающееся красивым грассирующим «р».

— Здравия желаю! Капитан второго ранга Иванов по месту командировки прибыл и ожидает встречающего! — бодро рапортует наш герой, с облегчением от сознания, что кто-то в такое время в консульстве не спит.

С той стороны озадаченно замолчали. Потом голосок прощебетал еще какие-то «лё, дё, экскюзе, силь ву пле», и… раздались короткие гудки.

«Во блин!» — подумал Серега, но решил, что это какая-то тупая французская секретарша, не разумеющая, как нужно отвечать, и собрался перезвонить через пятнадцать минут.

Он перезвонил через пятнадцать минут. Потом еще через пятнадцать. И еще. В промежутках выходил на улицу нервно курить, смотрел, как счастливые люди с чемоданами усаживаются в автомобили и автобусы и отбывают куда-то туда, где их, видимо, ждут.

Голос на той стороне телефонного провода становился с каждым звонком все напряженнее. Появились какие-то раздраженные нотки. Кажется, тон стал сухим, а в последний раз мадемуазель вообще повысила голос. Но деваться-то некуда. Поэтому он звонил и звонил, продолжая представляться и спрашивать, что же случилось. Один раз он даже задал вопрос:

— Шпрехен зи дойч? — Хотя сам знал на немецком только одну эту фразу.

А потом, при очередном наборе трубку взял мужчина. Тот даже не дал договорить дежурную фразу. После «Здравия…» он разразился гневной длинной тирадой, состоящей из одного рычания. Какое там «Французский — язык любви и романтики»; от трубки можно было просто прикуривать.

Кстати, прикуривать… Сигареты-то с собой были, и он в очередной раз вышел покурить под звездами. Курил и понимал, что все — жизнь его кончена. Потеряется он тут нафиг в этой долбаной стране, и запишут его как перебежчика. Жене с дитями жизни не дадут. И решил: позвоню в последний раз — будь что будет, а потом буду искать полицию.

Зашел там же, на улице, в первый попавшийся автомат, набрал набивший оскомину номер.

— Дежурный старший лейтенант Синицын слушает! — вдруг совершенно по-русски раздалось из трубки.

Серега присел на чемодан и не смог вымолвить ни слова. Услышав хамское, но такое родное: «Говорите!», он стал говорить, захлебываясь словами.

Что вот он, Иванов Сергей, командировочный из Санкт-Петербурга, вот уже три часа пляшет в аэропорту и совершенно не знает, что ему дальше делать, потому что все имеющиеся финансы он уже почти потратил на телефон.

Дежурный бодро сказал: «Щас выясним!», и через полчаса наш герой уже сидел в теплой машине и ехал по направлению к отелю. А перед сном еще и ужин обещали. И говорили с ним по-русски. Жизнь наладилась и заиграла новыми красками.

А случилось вот что. Действительно, сломалась машина, и его опоздали встретить. И очень ждали звонка, потому что на уши поднялось все консульство. Но телефонные автоматы, которые стоят ВНУТРИ аэропорта Марселя, напрямую соединяют абонента с Парижем. Поэтому наш Иванов целый вечер имел мозг какой-то ничего не подозревающей французской семье. А чтобы позвонить по марсельскому телефону, нужно было одно — из этого аэропорта выйти. И позвонить снаружи.

Так что, в общем и целом, поездка прошла удачно, и даже начальство не стало, в своей привычной манере, метать громы и молнии.

Про начальство отдельный разговор, начальником отдела был мужчина выдающийся. Он выдавался, во-первых, должностью, во-вторых, ростом (ну, если каблуки на ботинках повыше, то метр шестьдесят, может, и наберется), в-третьих, блестящим умом (в смысле, был лыс, а остатки шевелюры безжалостно уничтожал и, видимо, натирал голову воском, потому что она блестела как бильярдный шар). Плюс к этому обладал выдающимся басом и не менее выдающимся набором матерных выражений.

Его кабинет одной стенкой соприкасался с лестницей, а второй — с нормальным рабочим кабинетом, где сидели товарищи по оружию. Так вот — в соседнюю комнату он велел баб не сажать.

— Когда я с товарищами рабочие проблемы обсуждаю, так в соседней комнате цветы дохнут, а вы хотите туда женщин посадить. Я ж не смогу работать — буквально с коллегами ни о чем не поговорить!

Ну и не сажали, правда. Потому что его глубокий густой бас пробивал тонкую перегородку, и все рабочие проблемы выливались широким потоком в люди. Он даже секретаршу из предбанника выселил в отдельное помещение, она там себе сидела и в тишине и спокойствии печатала нужные бумаги.