Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

Иванываныч подошел к Дмитрию Евгеньевичу, неподвижно смотревшему в темнеющее окно: «Завтра в 11 утра вас ждут по этому адресу», — и протянул карточку. «Завтра воскресенье», — не оборачиваясь, возразил Дима. «Неважно, — ответил Иван Иваныч. — Если не придете, у вас есть ночь попрощаться с близкими, если они у вас еще остались (он мерзко улыбнулся), но мы даем вам шанс, предложение, от которого вы, Дмитрий Евгеньевич, не сможете отказаться».

— Это вы тут куражились, чтоб сделать мне предложение?! Идиоты! — вскипел Дима. — Я вот сейчас позвоню…

— Ах вон оно что, ну, звоните, звоните, — порученец нагло издевался. — Только вот оскорблений не надо, Дмитрий Евгеньевич, наш патрон, знаете ли, в ярости, вы ведь тоже собирались влезть в его… глубоко интимную, скажем так, жизнь. Вы же собирались его морально уничтожить, не так ли?

Дима пулей взбежал по лестнице в кабинет, открыл сейф, где держал миниатюрный аппарат для связи со своей «страховкой», и только хотел отправить «молнию», как обнаружил на дисплее слово «отбой». Оно даже не было зашифровано, как обычно, крокозябрами.

У Димы спина стала вдруг жесткой, холодной и чужой, будто операционный стол. Заныла нога, а при движении возникла резкая боль в бедре. Сдавило виски. Он еле выпрямился и тяжело, прихрамывая, стал спускаться вниз. Жестом подозвал Иванываныча.

— Ваше предложение мне понятно. — Он сам не узнал свой голос, сдавленный, с присвистом, будто мячик прокололи и наступили сверху. — Вы хотите, чтоб я работал на вас.

— Много о себе воображаете, Дмитрий Евгеньевич! Наш патрон — человек гордый и никогда не стал бы предлагать работу своим врагам.

— Я правильно понимаю, что это арест в извращенной форме, как оно и свойственно вашему патрону? — сказал и прикусил язык, ну что за характер, зачем усугублять…

— Вы очень проницательны, Дмитрий Евгеньевич, — зло улыбался порученец. — Это действительно ноу-хау нашего патрона. Вы сами явитесь для того, чтоб на вас надели наручники и отвезли в изолятор. И уверяю вас, это для вас лучший выход. Даже, я бы сказал, единственный.

У Димы так разболелась голова (и спина, и нога), что он засомневался, правильно ли он понимает слова, которые слышит, не разговаривают ли с ним при помощи шифра, или, может, в голове у него сломался декодер. Во рту было сухо, как в каменной пустыне.

Они разговаривали, стоя в соседней с гостиной «телевизорной» комнате, воды здесь не было, а идти за ней не хотелось, хотелось быстрее закончить этот инфернальный разговор.

— Короче, что надо? — он едва выговаривал слова. — Я никуда не поеду.

— Не поедете? — Иванываныч сделал задумчивый вид. — Ну что ж. У каждого есть свобода выбора, каждый сам кузнец своего счастья… Вы ведь того же мнения? А мне от вас, собственно, нужна всего лишь подпись в нескольких местах, и я думал, мы совершим сделку не в такой нервозной обстановке, но…

— Какие у меня с тобой могут быть сделки, мерзавец! — Дима уже напрочь перестал владеть собой.

— Может, вам принести успокоительное, Дмитрий Евгеньевич, что-то вы сильно разволновались. Ай-ай-ай, такой Джеймс Бонд, такой герой-любовник, и на́ тебе!

Дима замахнулся, но Иванываныч ловко заломил ему руку за спину, очень больно.

— Ах так, — резко сменив тональность, заговорил Иванываныч. — У меня тоже семья, правда, всего одна, и я не собираюсь тут торчать до полуночи. — Вы продали мне ваш легальный, так сказать, бизнес, гражданин бывший владелец ЗАО «Утилитис», и я хотел получить от вас автограф, но раз вы не настроены на дружеский лад, обойдусь без автографа, кому, как не вам, знать, что автографы тиражируются так же легко, как и другие произведения искусства. Засим разрешите откланяться. — Он вышел в прихожую и вернулся, протягивая Диме папку. — Изучите на досуге.

Дима вернулся к гостям. Лев сидел как вкопанный, боясь пошевелиться, и вопросительно посмотревшему на него Диме пробормотал: «Прости, я не знал». И одними губами: «Меня обманули».

— Лев Семеныч, — позвал с порога Иванываныч, — поехали, подвезу вас. Вы ж свою машину дома оставили, выпить хотели.

— Да-а-а, — неопределенно подтвердил Лева, — я и забыл, — и быстро засеменил к выходу.

Евгений Викторович появился в дверях, чуть не сбитый с ног двумя незнакомыми ему мужчинами, покидавшими дом с такой поспешностью, будто бегут с пожара. Почти десять. Всю дорогу до дома он репетировал оправдания, извинения, объяснения, но теперь застыл в недоумении. Здесь что-то происходило, и на него никто не обратил внимания.