Эмиль Брагинский: Почти смешная история и другие истории для кино, театра

А Вешняков испуганно рванул рубильник и содрал с головы клиентки сложное электрическое приспособление. Теперь ее волосы высились замысловатым сооружением под названием «Вечерняя заря». Клиентка выдохнула из легких дым, откашлялась, поглядела в зеркало — и стала счастливой. Женщине для этого так мало нужно…

Когда Ефрем Николаевич поднимался по школьной лестнице, из двери с табличкой «Заведующий учебной частью» выглянула Наталья Степановна и поманила Соломатина пальчиком.

— Что ж это вы, Ефрем Николаевич, Андрюшу отпускаете?

Когда сыплют соль на раны, становится, как известно, больнее, и Соломатин ответил зло:

— Быстро вам доложили!

— У вас заготовлен другой солист?

— Солисты не грибы, их впрок не заготавливают!

— У нас незаменимых нет! А начиная с сегодняшнего дня время ваших спевок вы согласовывайте с учителем физкультуры! — У завуча был характер, как говорили в школе, не приведи господь!

— Это еще почему?

— Я передала ваш зал ему! Он готовит детей к спартакиаде. А я так люблю его штангистов!

— Как вы можете сравнивать гири и музыку? — возмутился Ефрем Николаевич.

— Давно собираюсь спросить, — ехидно парировала завуч, — почему это вы приводите на занятия хора вашу личную собаку?

— Это не личная, а общественная собака! — Соломатин ушел, хлопнув дверью.

Детский хор обсуждал случившееся, собравшись в зале, где проходили репетиции.

— Надо пойти, — выкрикнул один из хористов, по имени Шура, — и набить Андрюшке…

— Спокойно! — прервал Соломатин. — Он тут ни при чем!

— Что значит «ни при чем»? — не согласился рыжий Федя. — Человеку двенадцать лет, и пора иметь собственное мнение!

— Люди, подобные Андрею, — вступил в дискуссию Костик и блеснул очками, — думают только о карьере.

— Да бросьте вы на него нападать! — сказал Соломатин. — У родителей — власть, а у него что? Бесправие!..

— Улавливаете? — вздохнул Федя.

Соломатин засмеялся.

— Что будем делать? Вносите предложения!

— Надо выдвинуть кого-нибудь другого! — Костик покраснел. — Давайте меня выдвинем, только я не уверен, что смогу…

— Федю! — Шура ухватил Федю за шиворот и потащил к роялю. — Федя может, а не сможет, мы ему набьем…

— Спокойно! — призвал к порядку Соломатин. — Отпусти его!

— Мне нельзя, я — рыжий! — возразил Федя.

— А что, это помеха? — с интересом спросил педагог.

— Смеяться будут! — убежденно заявил Федя. — Вот рыжий, а поет по-латыни!

Все рассмеялись.

— Видите! — сказал Федя.

— А мы его перекрасим! — предложил Шура. — Или наголо побреем. А будет сопротивляться, мы ему… так набьем…

— Ты держиморда какой-то, — улыбнулся Ефрем Николаевич, — все «набьем» да «набьем»… Подхода у тебя нет!

— В нашем возрасте, — сказал Шура, — я знаю, какой нужен подход! Пусть Федя попробует, а не захочет, мы ему…

— Рыжий я! — грустно повторил Федя. — У рыжих своя, трудная жизнь! Но я попробую…

Ефрем Николаевич взял аккорд, и Федя радостно заголосил:

— Стоп! — оборвал Соломатин. — Что это ты так бодро поешь?

— Так это же веселая песня! — беззаботно ответил Федя. — Веселится и ликует весь народ!

— А что такое коварные мысли?

— Это значит шутливые! — пришел Федя к неожиданному выводу. — Вот в цирке — клоун, его тоже называют коварный!

— Не коварный, а коверный! — поправил Соломатин.

Дети опять рассмеялись.

— А ты бывал на вокзале? — спросил Ефрем Николаевич. — Помнишь — одни уезжают, другие прибывают… Встречи, расставания, и во всем такая непонятная, такая щемящая грусть… Понимаешь? Вот Глинка, когда писал, он это испытывал…

— А я не знал, что это вокзальная песня! — сказал Федя, оправдываясь.

— Не вокзальная, а попутная! — поправил Ефрем Николаевич.

— Когда мы к бабушке едем, — вспомнил вдруг Кира, — мама на вокзале всегда говорит: «Ничего руками не трогай, здесь сплошная инфекция…»

— Я люблю вокзалы, — заметил Костик, — уезжать и встречать тоже, мне всегда чего-нибудь привозят!

— Мне на вокзалах весело, а не грустно, как Глинке! — сказал неудавшийся солист Федя.

— Давайте я Феде набью, и он сразу загрустит! — нашел выход Шура.