Канта Ибрагимов - Дом проблем

— Врагу не сдается наш гордый «Варяг».

— Ага, — не без сарказма поддержал Мастаев. — И Ленин, такой молодой, и юный Октябрь впереди.

Почти в обнимку, ощущая учащенное дыхание друг друга, они повалились на узкой террасе, глядя в бездонное голубое небо:

— Кстати, — нарушил молчание Кнышевский, — сейчас, по-моему, октябрь месяц.

— Судя по погоде, середина октября: скоро грянут морозы. А к чему вы это?

— До конца года векселя могут быть лишь на моем имени.

— У-у, — взвыл Мастаев. — Вы вновь о деньгах?!

— Деньги правят миром.

— Ну, тогда заплатите, чтобы нас отсюда вызволили. Где ваши векселя?

Надолго замолчали. Теперь глядели на крутую, почти вертикальную, узенькую тропку в скале. Ничего объяснять не надо: обратной дороги нет. А лезть вверх тоже сил нет: и страшно, и опасно. А тут солнышко вдруг скрылось за тучкой. Сразу стало холодно, мрачно, тоскливо, и Ваха не совсем бодро выдал:

— Этот переход не долгий, всего метров двести.

— Я не смогу, — как окончательный приговор грустно выдал Кнышевский.

— Что значит «не смогу»? Вы, кадровый военный.

— Все в прошлом.

— Офицер, спецназ, — это пожизненно. И вам всего-то полтинник.

— После грота — сил нет. Даже если вернусь — снова борьба. Для чего, для кого? Мать — старуха, и я ее по жизни мало видел, не баловал. Сестра алкоголичка. Почти одинок, — тяжело выдохнул Митрофан Аполлонович, — и оплакать меня некому.

— Плакать рано, — осторожно, избегая края пропасти, Ваха как-то умудрился принять сидячее положение, не выпуская тоненькой ели. — А я должен жить, бороться: у меня сын, — тут он сделал большую паузу, и как тайну: — А еще Мария.

— Мария? — встрепенулся Кнышевский. Не как напарник, а уж больно смело он тоже сел и даже с откровенным вызовом свесил ноги на край скалы. — Так ведь Мария, — тут он запнулся, в упор глянул на Ваху и, видя, что тот, выдержав взгляд, все же молчит, сказал: — Она без ноги, калека.

— А я не ноги люблю, а Марию, — жестко сказал Мастаев, почему-то именно в этот момент вновь выглянуло теплое, яркое солнышко, словно в мире появилась надежда.

— Вот сколько тебя знаю, а никак не пойму.

— Хм, я ведь дурак.

— Это подтверждено судом.

— Каким судом? — возмутился Мастаев.

— Да, какой в России суд, что «итоговый протокол», — Кнышевский отвел взгляд, меняя тему, — погода-то портится, вон, тучи кучкуются.

— Надо торопиться, — опираясь о скалу, Ваха осторожно встал, как бы боясь, что его ветер сдует.

— Мастаев, — не меняет позу Кнышевский, — я не только морпех, но и горный десант — эту вершину мы не одолеем, ты загнал нас, действительно, в тупик.

— Я эту вершину покорял, и не раз! — вскипел Мастаев.

— Видать, было летом. А сейчас осень. Чуть выше, если не лед, то от холода конечности сведет. К тому же, туча ползет мрачноватая — будет скользко.

— Ты собираешься здесь подыхать?

— Нет, просто те архаровцы, — он указал вниз, — небось, уже вызвали вертолет.

— Вставай! — Мастаев дернул за веревку, соединяющую их.

— Я не могу. Сил нет. Да и некуда мне идти. Не к кому! — вдруг истерично завопил он. — Из-за тебя, болвана, Дибирова-старшая не вышла за меня замуж. А женщина! Какая была женщина!

— А при чем тут я? — усмехнулся Мастаев.

— А при том. Вы, чеченцы, ведь не такие, как все. Вы, особые! Я только теперь понял. Оказывается, все человечество в люльке-качалке воспитывается — рабы. А вы нет. Вы «свободны» от рождения, вы потомки Ноя — болваны.

— Ха-ха-ха! Так Виктория Оттовна-то не чеченка, — искренне рассмеялся Мастаев, даже спасительную ель отпустил.

— Так она похлеще вас заразилась этим кавказским аристократизмом. Нищая, а нос воротит.

— Но-но-но! — подражая, то ли подтрунивая, как Кнышевский любит говорить, погрозил Ваха. — Она отнюдь не нищая, тем более духом. Кстати, а что я ей такого наболтал? — Мастаев, уже явно издеваясь, подергивает веревку. — А хотите, скажу, и она выйдет за вас замуж. Только вам надо стать человеком.

— А что я, не человек?

— Вы ленинец. А это ложь, ложь и ложь, как учиться, учиться и учиться, — чтобы захватить власть, грабить, насиловать, править всем миром, что, к счастью, невозможно.

— А что возможно?

— Верить в Бога. Читать не Ленина, а Библию, Коран и другие древние вроде бы наивные мифы, легенды и сказки, где счастливый конец, то есть начало, когда мы одновременно женимся на матери и дочери Дибировых.

Казалось, даже природа усмехнулась: по крайней мере ветер так игриво засвистел и такой резкий, мощный порыв, что беглецы разом бросились к хилому стволу ели; их ошалелые глаза впились друг в друга, когда Кнышевский шептал: