Я собираю все, что осталось в магазине: специи, даль, мешки с мукой, рисом и просом — и складываю из них погребальный костер в центре помещения. Поверх всего этого я сыплю специю своего имени — кунжут, зерна тил, она должна укрыть и защитить меня во время моего долгого путешествия. Я скидываю белое платье, немного дрожа. Я ничего не должна брать с собой из этой жизни, должна покинуть Америку такой же освобожденной от всего, как и тогда, когда только пришла сюда.
Теперь я готова. Я погружаю руки в куркуму, специю перерождения, с которой и началась эта история, и затем беру красный горшочек с последним, оставленным мной перцем. Я сажусь в позу лотоса в центр собранного из специй костра (мои ноги уже стонут, противясь тому, что я собираюсь сделать) и наконец открываю горшочек еще раз, последний. Я отрешаюсь от всего, что полюбила, и когда мой разум освобождается (может, это и есть то, что называют смертью), ощущаю удивительный покой.
Я вынимаю последнюю перчинку, которую оставила для себя, для этого самого мига, и произношу слова заклинания.
Приди, Шампати, забери меня, я готова. Мама, где ты сейчас в этот самый момент — поешь ли песню приветствия, чтобы помочь моей душе пробиться сквозь все пласты, кость и сталь, сквозь заклятье, разделяющее два мира. Или, может, ты в бессилии и болезни или, может, даже разочаровании — стараешься обо мне не думать…
Страх бьется в ушах, как напуганная штормом птичка. Еще несколько секунд — и огонь… Но ничего не происходит.
Я жду, еще раз произношу слова. И еще раз. С каждым разом все громче. Ничего.
Я плачу и повторяю их, пробую другие слова, жду признака хоть малейшей магии, ну же, давай. И опять ничего.
Специи, как это понимать, что это за жестокая шутка? Молчание.
Специи, я уже смирилась с тем, что должна уйти, в мыслях я уже падаю сквозь пространство и время, мою кожу задевают проносящиеся мимо метеоры, мои волосы все в огне. Не длите мою агонию, я умоляю. Я, Тило, теперь покорна и устрашена, как вы и хотели.
Молчание еще более бездонное, чем когда-либо я слышала, даже планеты, кажется, замедлились и затихли.
И это молчание диктует мне мой приговор. Они оставляют меня здесь одну, лишенную всякой магии. Для меня — не будет никакого пламени Шампати.
Пламя Шампати, я всегда так тебя боялась. Теперь, мне кажется, я гораздо больше боюсь своей жизни, в которую ты не придешь.
О прекрасное тело, в венах которого кровь начинает уже течь вязко и вяло, теперь я все поняла. Я осуждена влачить свою жизнь в этом безжалостном мире как старуха, бессильная, без средств к существованию, без единого близкого существа.
О специи, отлично знающие, в чем моя слабость: уязвленная гордость — это идеальное для меня наказание. Потому что мне не пойти теперь даже к тем, кому я некогда помогла, к тем, кто боялся меня, восхищался мною все это время, тем, кто любил меня за то, что я им дала. Разве нужна я им в виде старой никчемной развалины? Мне не вынести их жалостливого взгляда, скрывающего отвращение, которым они наградят меня, когда я осмелюсь протянуть к ним умоляющие руки.
Равен, а увидеть тебя с таким лицом — будет выше моих сил.
Вот и все. Моя разбитая жизнь передо мной как на ладони, как те грязные переулки, где я должна буду поселиться, беззубая, воняющая, прячущая лицо от всех, кто может меня узнать, пробавляющаяся украденными отбросами, спящая у порогов, с одной лишь молитвой на устах — чтобы кто-нибудь однажды ночью смилостивился и…
Каждая клеточка моего ноющего тела кричит: «Лучше тогда взобраться на перила золотого с красным моста, ощутить, как темная вода накрывает тебя с головой, водоросли опутывают, как змеи».
Нет.
Специи, я, Тило, принимаю ваше наказание. Вместо того чтобы убиваться страхом и горем, одиночеством и бессилием, я обещаю жить так столько, сколько назначено.
Пусть вечно, если таково будет ваше решение.
В этом мое искупление. И я охотно готова ему следовать. Не потому, что согрешила, ведь я действовала, руководствуясь любовью, а в ней нет греха. Если бы все вернулось опять в тот момент, когда я могла выбирать, — я бы снова поступила так же. Переступила бы запретный порог магазина, чтобы донести до Гиты в ее сверкающей башне пикули манго и надежду на примирение. Твердо взяла бы руки Лолиты в свои и сказала бы, что она заслуживает счастья. Я бы точно так же подарила Харону корень лотоса для долгих лет любви, которая стоит больше, чем иммигрантская мечта в его представлении. И снова, да, я бы превратила себя в блистающую красотой Тилоттаму, танцовщицу богов, чтобы доставить Равену удовольствие.
Читать дальше