Астрид Линдгрен - Кати в Италии

— All right! Поговорим лучше о твоих эскизах. Как ты представлял себе северный фасад народной школы в Пюттокре?

Об этом я размышляла все два дня, пока Ян не давал о себе знать. Но было еще одно: мне, как я уже говорила, исполнилось двадцать два года, и все-таки до сих пор я ходила, держась за Тетушкину юбку. Я никогда и не пыталась стать самостоятельной. Жизнь была полна практических мелочей, о которых я и понятия не имела. Нужно было подавать декларацию о доходах, и вешать платья в специальных мешках, предохраняющих от моли, и смотреть в оба, не жилистый ли кусок мяса покупаешь, и внимательно следить, не истекает ли срок страховки, и знать, как вести себя, чтобы денег на еду хватило на целый месяц. Все это делала для меня Тетушка. Я была не в состоянии выполнить все сама. Мне надо было этому научиться. Я не могла прямо из Тетушкиных объятий перекочевать в объятия Яна теперь, когда я наконец получила возможность стоять на собственных ногах.

В самом мягком тоне я попыталась объяснить это Яну, когда мы встретились вновь.

— Похоже, ты не хочешь меня больше знать! — бесконечно оскорбленный, сказал он.

Нет, это было не так. Частенько внушала я себе, что влюблена в Яна. Во всяком случае частенько думала, что он и есть тот самый Единственный и Настоящий. Но мне хотелось удостовериться в этом. Мне нужно было немного времени.

— Дай мне год! — попросила я Яна.

— Делай как хочешь, — мрачно ответил он. — Но за год многое может случиться!

Я допускаю, что в этих словах таилась угроза, но для моих ушей они прозвучали как обещание чего-то светлого в будущем.

После того как Ян ушел, я долго стояла у открытого окна, задумчиво глядя на пунктир редких звезд в ночном летнем небе за рядами домов на улице Каптенсгатан.

— Многое может случиться за год, — в ожидании чего-то светлого в будущем сказала я себе. А потом пошла и позвонила Еве.

— Хочешь один год делить со мной холостяцкое хозяйство? — спросила я.

— Что делить? — переспросила Ева.

Я повторила свое предложение. В трубке наступила полная тишина.

— Ты слышишь меня? — нетерпеливо спросила я. — Почему ты не отвечаешь?

— Я упаковываю вещи, — сказала Ева.

Да, Ева, что можно сказать о Еве? Она блондинка, и очень любит поговорить, и довольно остроумна. И все это плюс известная склонность к капризам и переменчивость ее настроений сливаются в своего рода весенний апрельский шарм, перед которым не в силах устоять многие несчастные юнцы.

— С любовью я определенно покончила… временно, — часто говорила она.

Ева то и дело влюблялась, но любовь эта быстро кончалась. А объекты ее любви так быстро менялись, что от одного вида этого кружилась голова. Пока я встречалась со своим старым Яном, храня ему верность, Ева уже назавтра после новой встречи не знала, к кому питает вечную любовь.

безжалостно заявила она исполненному надежд юноше, который позвонил ранним утром в четверг и напомнил ей все нежные любовные слова, сказанные ему накануне вечером. Но ему оставалось только винить самого себя за то, что он позвонил Еве до девяти часов утра — до того как она попила чаю.

Колыбель Евы качалась в Омоле [5] Городок в Западной Швеции. Символ маленького городка, где никогда ничего не случается. . В двадцать лет она отправилась в столицу. Должно быть, в Омоле тогда стало ужасно тихо!

Мы с Евой служили в одной конторе и всегда хорошо ладили друг с другом. Никого, кроме Евы, я бы не хотела видеть в бывшей Тетушкиной комнате, а она была в восторге, что может туда переехать. Уже два года она жила в Стокгольме. За эти два года ей довелось пожить в семи разных местах, где ей было почти так же «уютно и приятно», как Дрейфусу [6] Дрейфус Адольф (1859–1935) — офицер французского генерального штаба, против которого в 1894 г. было сфабриковано дело по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Приговорен к пожизненной каторге и поселению на Чертовом острове в Карибском море. Помилован в 1899 г. под давлением общественного мнения. на Чертовом острове, утверждала она.

Сейчас Ева снимала комнату на улице Дебельнсгатан [7] В центре Стокгольма, в Васастане. . Там стояли кровать, стол и две огромные пальмы в кадках.