Ричард Бротиган: Грезы о Вавилоне. Частно–сыскной роман 1942 года

Сержант Каток любил надо мной из-за этого подтрунивать.

Многим в своей жизни я отнюдь не горжусь, однако самый худший мой поступок — обнищать вот так, как сейчас.

— Это орудие убийства, — сказал Каток, уронив ножик для вскрытия писем на стол. — Сегодня рано утром его нашли в спине у проститутки. Никаких улик. Только ее труп в парадном и вот это.

— Убийца перепутал, — сказал я. — Кому-нибудь нужно было отвести его в магазин канцтоваров и показать разницу между конвертом и шлюхой.

— Ну ты даешь, — покачал головой Каток.

После чего снова взял ножик для вскрытия писем.

Очень медленно повернул его в руке. От того, что я наблюдал, как он играет с орудием убийства, патроны к моему револьверу не приближались.

— Чего ты хочешь? — спросил сержант, не сводя глаз с ножика для вскрытия писем. — Ты же помнишь: когда я последний раз одалживал тебе доллар, я сказал, что это последний раз. Так чего же ты хочешь? Что я могу для тебя сделать? Только показать дорогу к мосту Золотые Ворота и вкратце объяснить, как прыгать. Когда ты выкинешь из головы эту блажь, что ты — частный сыщик, устроишься на оплачиваемую работу и слезешь с моей шеи? Идет война. На войне все нужны. Ты же, наверное, что-то умеешь, правда?

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

— Ах черт.

Он наконец поднял голову. Отложил ножик для вскрытия писем, полез в карман и достал горсть мелочи. Очень вдумчиво отобрал из нее пару четвертаков, два дайма и никель. Выложил их на стол, после чего пододвинул мне.

— Это все, — сказал он. — В прошлом году ты стоил пять баксов, затем подешевел до одного. Теперь ты — семидесятипятицентовик. Найди себе работу. Ради всего святого. Есть же такое, что ты умеешь делать, нет? Одно я знаю точно: это не детективная работа. Мало кто согласится нанимать сыщика, у которого только один носок. Таких людей, наверное, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Я надеялся, что Каток не заметит, но он, конечно, заметил. Одеваясь утром, я думал о Вавилоне и не обращал внимания, что у меня всего один носок. Пока не вошел в Зал правосудия.

Я хотел было сказать Катку, что мне его семьдесят пять центов не нужны — хотя, разумеется, они мне были нужны, — и на самом деле я пришел за патронами к моему револьверу.

Я попробовал оценить ситуацию.

Выбор ограниченный.

Я мог бы взять семьдесят пять центов и остаться во всеоружии или мог бы сказать: нет, денег мне не надо. А надо мне патронов к револьверу.

Если я возьму семьдесят пять центов, а после этого попрошу патронов, у него в самом деле может трубу разорвать. Тут нужно быть очень осторожным, ведь, как я уже сказал, он — один из моих друзей. Можете себе представить, на что похожи те, кто меня недолюбливают.

Я посмотрел на семьдесят пять центов у него на столе.

И тут вспомнил одного знакомого мелкого преступника, жившего на Норт-Бич. И вспомнил, что некогда у него имелся револьвер. Может, и до сих пор есть — тогда я смогу раздобыть патронов к своему.

Я взял семьдесят пять центов.

— Спасибо, — сказал я. Каток вздохнул.

— Выметайся отсюда вместе со своей задницей, — сказал он. — И когда я увижу тебя в следующий раз, я хочу смотреть на человека с работой, который стремится вернуть восемьдесят три доллара семьдесят пять центов своему другу Катку. Если же замечу что-то похожее на тебя в твоем нынешнем виде, привлеку тебя за бродяжничество и постараюсь, чтобы ты получил тридцать суток. Возьми себя в руки и выгребайся отсюда на хер.

Я оставил его доигрывать с ножиком для вскрытия писем.

Может, так у него появится мысль, как отыскать улики и раскрыть дело убитой проститутки.

А кроме того, он мог бы взять этот ножик и засунуть себе в зад.

Если задуматься о Сан-Франциско, вряд ли кому в голову придут змеи. Туристский же город — люди ходят туда за французскими батонами. Не нужны им в Сан-Франциско змеи. Если бы они знали, что вместо французских булок им подсунут змей, то сидели бы дома, где-то там, во всей остальной Америке.

Но сан-францисские туристы могут спать спокойно. То, что я собираюсь рассказать — единственная известная мне змеиная история Сан-Франциско.

Когда-то я дружил с очень красивой китаянкой. Она была необыкновенно умна и обладала отличной фигурой, на которой выделялись груди. Большие и прекрасной формы. Груди цвели и снимали урожай внимания везде, где бы она ни появилась.

Интересно конечно, но в этой женщине меня больше привлекал ум, чем тело. Для меня ум вообще очень сексапильное качество, а она была умнее чуть ли не всех, кого я когда-либо знал.