Ричард Бротиган - Грезы о Вавилоне. Частно–сыскной роман 1942 года

Швейцар принялся мести тротуар. Подметал он ко мне очень близко. Я отошел.

Я по-прежнему не позвонил маме.

Она уже вернулась с кладбища.

Лучше бы с этим покончить. А кроме того, я смогу известить ее, что намерен вернуть часть позаимствованных у нее средств. Само собой, о размере гонорара я упоминать не стану, поскольку она захочет больше денег, чем я намерен вернуть.

Теперь меня очень интересовало обзавестись конторой, секретаршей и автомобилем. Мама может и подождать. Она привыкла. Она только положит деньги в банк, а это — последнее место, где мне бы хотелось держать свои деньги. Мне нужна контора, где имеется

золотом на двери, и роскошная секретарша, строчащая под диктовку:

Уважаемый мистер Купертино, благодарю Вас за премию в пятьсот долларов после того, как я разыскал Вашу дочь. Большое удовольствие иметь дело с джентльменом. Если потеряете ее снова, Вы знаете, где меня найти, и в следующий раз поиск будет за счет заведения.

И еще мне нужна машина, чтобы я мог перемещаться по городу, не снашивая башмаки до дыр. В частном детективе, который ходит пешком или ездит в автобусе, как-то недостает класса.

И клиентам неуютно встречаться с частным детективом, у которого из кармана рубашки торчит автобусный билет.

Но сейчас лучше позвонить маме.

Я прошел пару кварталов до телефонной будки.

Опустил никель и приложил к уху трубку. Гудка не было. Я нажал на возврат монет, но мой никель остался у телефона внутри. Я пощелкал рычагом аппарата. В трубке продолжалось молчание, причем золотом оно не было. Оно, блядь, было моим никелем.

Черт бы его побрал!

На никель меньше.

Большой бизнес опять меня наебал.

Я пару раз стукнул телефон кулаком, дабы подчеркнуть, что некоторые не потерпят, когда их грабят, и дадут сдачи.

Я покинул телефонную будку и прошел полквартала.

Развернулся и злобно уставился на телефон. В будке стоял какой-то старик. Трубку он держал в руке и с кем-то разговаривал. Выиграть невозможно.

Интересно, старик воспользовался своим никелем или же по некой тотальной несправедливости ему удалось дозвониться благодаря моему.

Из ситуации можно было извлечь единственное утешение: надежду, что, если он звонил по моему никелю, то говорил со своим врачом — просил средства от омерзительного приступа геморроя.

Вот единственный способ с честью выйти из такого паршивого расклада.

Я повернулся и пошел на автобусную остановку на Клэй-стрит. Автобусом я собирался доехать до морга. Мог бы взять и такси, но решил проехаться автобусом на прощанье, поскольку никогда больше не придется мне ездить автобусом.

Это последний раз.

Автобуса ждала молодая женщина.

Как бы симпатичная, поэтому я решил испробовать на ней свое новое богатство — широко улыбнуться и пожелать доброго вечера.

В ответ она не улыбнулась и мне доброго вечера не пожелала.

Она нервно повернулась ко мне спиной.

Неожиданно в квартале от нас возник автобус.

Через минуту я уже сидел в нем и ехал обратно в морг. Влез в автобус я первым, и когда уселся на переднее сиденье, женщина прошла в конец салона.

Я просто никогда не был дамским угодником, но теперь все это изменится — как только я сопру тело, получу остаток гонорара и стану самым знаменитым частным детективом в Сан-Франциско, хотя лучше в Калифорнии, нет, в Америке. Кой черт размениваться на мелочи, пусть будет вся страна.

У меня уже был верный план кражи тела.

Все пройдет как по маслу.

Идеально.

Поэтому я откинулся на спинку и принялся грезить о Вавилоне. Мой разум без труда соскользнул в прошлое. Я уже был не в автобусе. Я был в Вавилоне.

В глубине тайников подвальных лабораторий, затаившихся глубоко под клиникой, куда ничего не подозревающие больные бедняки завлекались лишь для того, чтобы превратиться в теней-роботов, доктор Абдул Форсайт убирал человека, обращенного в тень, из своего каземата дьявольских трансформаций.

— Какая хорошая, — говорил он, осматривая текстуру тени.

— Вы гений, — сказал его прихвостень Рота, стоя рядом с доктором и тоже глядя на тень.

Полюбовавшись делом своих рук, доктор Абдул Форсайт передал тень Роте, который ее принял и водрузил на вершину шестифутовой кучи других теней. В куче лежала тысяча теней. В лаборатории была дюжина таких куч или около того.