— Ты псих, — прошептала Конни и попятилась от двери. Но отступать в глубь дома было страшно, казалось, это все равно что позволить ему войти. — Чего тебе... Псих ты ненормальный, ты...
— А? Ты про что, лапочка?
Конни растерянно озиралась. Не узнавала кухню, не понимала, где она.
— Так вот, лапочка: выходи, и мы поедем, клево покатаемся. А не выйдешь — обождем, вернутся твои, и уж мы им дадим шороху.
— Отключать, что ли, телефон? — спросил Элли. Он отвел транзистор от уха и весь скривился, будто без радио ему самый воздух — нож острый.
— Кому говорено, заткнись, — сказал Арнолд Друг. — Может, ты глухой, так заведи слуховой аппарат, усек? Не трепыхайся. Девочка не вредная, будет со мной ласковая, и не твоя это забота, Элли, не твоя девчонка, усек? Не суйся. Не лезь. Не путайся. Не цапай. Не лапай. Не хватай из рук. — Он говорил быстро, равнодушно, на одной ноте, точно перебирал подряд все заученные словечки, но уже не соображал, которое подходящее, потом, закрыв глаза, забубнил новые: — Отвяжись, отцепись, отзынь, отсохни, отлипни! — Он прищурился и из-под опущенных век вгляделся в Конни, которая отступила к кухонному столу. — Ты на него не гляди, лапочка, он просто малахольный. Он тупарь. Усекла? Вот я тебе пара, и я ж сказал, давай выходи ко мне по-хорошему, чинно-благородно, и все они останутся в целости, стало быть и твой плешивенький папочка, и твоя мамочка, и твоя сестрица на высоких каблучках. Сама посуди, чего нам их в это дело путать?
— Отстань от меня, — прошептала Конни.
— Эй, ты знаешь старуху в той стороне, она еще кур разводит, знаешь?
— Она же умерла!
— Умерла? Ну да? Ты ее знаешь?
— Она умерла...
— Тебе ее не жалко?
— Она умерла... она... ее тут больше нет.
— А тебе ее не жалко? У тебя, что ли, против нее зуб? Может, ты на нее злишься? — Тут он понизил голос, будто спохватился, что сгрубил. Потрогал темные очки, сдвинутые на макушку, будто проверял, тут ли, не потерялись ли. — Ну, будь паинькой!
— Чего тебе от меня надо?
—— Да так, две пустяковины, а может, три, — сказал Арнолд Друг. — Нo вот тебе мое слово, все сделается по-быстрому, и ты меня полюбишь, как родного. Это точно. Тут тебе больше делать нечего, так что давай выходи. Ты ж не хочешь втравить своих в беду?
Конни повернулась, больно стукнулась обо что-то коленкой, может, о стул, и все равно бегом кинулась в комнаты, к телефону. Что-то загудело у самого уха, тихонько загудело, но от страха ее тошнило, и она только беспомощно слушала — трубка была липкая и очень тяжелая, пальцы нащупывали диск, но не хватало сил его повернуть. И она отчаянно закричала и трубку, в гуденье. Она кричала, звала мать, а дышать было больно, воздух бил в грудь, вырывался вон и вновь бил, словно это Арнолд Друг безо всякой жалости что-то в нее вколачивал. Громкие, горькие рыдания встали вокруг нее стеной, и она очутилась у них взаперти, как взаперти она в этом доме.
А потом она снова стала слышать. Она сидела на полу, привалясь взмокшей спиной к стене.
От двери донесся голос Арнолда Друга.
— Вот и умница. Положи-ка трубку на место.
Конни пнула телефон босой ногой, трубка отлетела.
— Не так, лапочка. Подними ее. И положи как надо.
Она подобрала трубку и положила на рычаг. Гудение смолкло.
— Вот и умница. А теперь выходи.
Внутри было пусто, на месте страха осталась одна пустота. Недавний крик и плач опустошил ее, как взрыв. Она сидела, неудобно поджав одну ногу, а где-то глубоко в мозгу будто горел крохотный острый огонек и не давал покоя. Никогда больше не увижу маму, думала она. Никогда больше не буду спать в своей постели. Зеленая блузка на ней стала вся мокрая.
Арнолд Друг сказал негромко, но очень слышно, будто актер на сцене:
— Откуда ты явилась, того места больше нет, а куда собиралась — на том крест. А что ты сейчас в папочки— ном доме, так это вроде картонки, я его щелчком сшибу. Ты это сама знаешь. Слышишь, что я говорю?
Мне подумать надо, думала Конни. Сообразить, что же делать.
Поедем сейчас на природу, на такую славную полянку, — сказал Арнолд Друг, — там славно пахнет и солнышко светит. Я тебя прижму покрепче, так что и вырываться будет незачем, и покажу тебе, что за штука любовь и как это бывает. Черт с ним, с этим домом! С виду-то он крепкий, верно. — Арнолд царапнул ногтем мелкую металлическую сетку, еще вчера Конни передернуло бы от скрипа, а сейчас она словно не услышала. — Ну-ка, лапочка, положи руку на сердце. Чуешь? На ощупь тоже вроде крепко, но мы-то с тобой понимаем, будь со мной миленькая, будь ласковая, уж расстарайся, что еще такой девчонке делать? Твое дело быть миленькой-хорошенькой и не кобениться... и умотать подальше, покуда предки не вернулись.
Читать дальше