Татьяна де Росней - Бумеранг судьбы

– Как, по-твоему, это случилось? Расскажи!

– Почти так, как ты описал. Твоя мать пешком пришла к твоей бабушке в то утро, одетая в красное пальто. Она чувствовала себя неважно, скорее, очень плохо. Ее все еще тошнило, возможно, перед выходом ее рвало. У нее кружилась голова, идти было тяжело. Затылок занемел. Но она хотела повидать свекровь, думала, что это последние симптомы уходящей мигрени. Ей было плевать на самочувствие. Она думала только о Джун. О Джун и о твоей бабке.

Я прячу лицо в ладонях. Невыносимо больно представлять, как мать, превозмогая боль и еле переставляя ноги, идет к авеню Жоржа Манделя, словно смелый маленький солдатик, чтобы встретиться лицом к лицу с Бланш.

– Продолжай!

– Действие разворачивается почти так же, как в твоей истории. Гаспар открывает дверь, видит, что мадам плохо себя чувствует, что она еле стоит на ногах. У нее же одна цель – поговорить со свекровью. Бланш тоже, вне всяких сомнении, заметила, что невестке не по себе – ее пугающую бледность, то, как она говорит, с трудом удерживает равновесие. Разговор тот же. Бланш достает фотографии, отчет детектива. Кларисс стоит на своем. Она не перестанет встречаться с Джун, она любит Джун. И вдруг – боль. Быстрая как молния. Сильная боль. Словно выстрел в висок. Кларисс шатается, подносит руки к вискам и падает на пол. Может быть, при падении ударяется об угол стеклянного стола. Но, даже если и так, она все равно уже мертва. Твоя бабка ничего не могла сделать. Не смог бы и врач. Когда приходит Дардель, он догадывается, что произошло. Он знает, что допустил ошибку, не отправив твою мать в больницу. И вину за это он нес до конца жизни.

Теперь я понимаю, почему Лоранс Дардель не хотела давать мне медицинскую карту матери. Она знала, что опытный глаз сразу обнаружит ошибку ее отца.

Анжель усаживается ко мне на колени, что само по себе непросто, учитывая длину ее ног.

– Тебе стало легче, хоть немного? – нежно спрашивает она.

Я обнимаю ее, упираясь подбородком ей в шею.

– Да, думаю, да. Больнее всего не знать правды.

Она ласково гладит меня по волосам.

– Вернувшись из школы в тот день, когда мой отец пустил себе пулю в лоб, я не нашла записки. Он ее не оставил, ничего не оставил. Мы с матерью не могли ничего понять. Несколько лет назад, перед смертью, она призналась мне, как это страшно – так никогда и не узнать, почему он наложил на себя руки, хотя прошло уже много лет. У него не было любовницы, не было проблем ни с деньгами, ни со здоровьем. Ничего…

Я прижимаю ее к себе, представляя Анжель тринадцатилетней девочкой, которая, придя домой, нашла своего отца мертвым. Без объяснений. Меня пробирает дрожь.

Мы так и не узнали, почему он это сделал. И нам пришлось с этим жить. Я научилась. Это нелегко, но я переборола боль.

Слушая ее, я понимаю, что этому предстоит научиться н мне.

– Пора, – радостно говорит Анжель.

Мы только что позавтракали в патио возле кухни и теперь пьем кофе. Солнце сегодня удивительно теплое. Сад понемногу возвращается к жизни. Весна совсем близко. Весенний воздух щекочет мои ноздри, бедные мои ноздри, измученные парижским смогом. Я ощущаю пряный аромат травы, влаги, свежести. Господи, какое наслаждение! Я смотрю на Анжель с удивлением.

– Что пора?

– Пора ехать.

– Куда?

Она улыбается.

– Увидишь. Надень что-нибудь потеплее. Ветер иногда подбрасывает неприятные сюрпризы.

– Что ты задумала?

– Тебе не терпится узнать, правда?

Поначалу я чувствовал себя неловко, сидя позади Анжель на ее «харлее». Я никогда не ездил на мотоциклах, не знал, в какую сторону надо наклоняться, и, как приличный горожанин, был убежден, что ни одно транспортное средство на двух колесах не заслуживает доверия. Анжель же ежедневно ездит на мотоцикле из Клиссона в больницу в Лору, невзирая на дождь и снег. Она терпеть не может машины, пробки. Свои первый «харлей» она купила в двадцать лет. Этот – уже четвертый по счету.

Красивая женщина на винтажном «харлее»… О, такая привлекает внимание, даже я не могу этого не понимать. Характерный рев мотора обращает на себя внимание так же, как восседающая на нем гибкая женщина в черной коже. Сидеть за водителем намного приятнее, чем я ожидал. Я прильнул к Анжель в недвусмысленной позе, обхватив ее бедрами, мои член прижат к ее божественным ягодицам, мой живот и грудь повторяют изгибы ее поясницы и спины.

– Давай, парижанин, нам еще много надо успеть! – кричит Анжель, бросая мне шлем.