Галина Северина - Легенда об учителе

Она удовлетворена произведенным впечатлением и, чтобы добить окончательно, ядовито произносит:

— Между прочим, ваш Тоська тоже придет с Женей Барановской!

— А Родька? — насмешливо спрашиваю я, не желая попадаться на удочку.

— Так он и предложил устроить этот вечер. Ох и повеселимся!

Лилька убежала, высоко поднимая длинные ноги. А мы с Жоркой по-настоящему растеряны: Родька снова обставил нас. Вот уж кто совершенно не чувствовал себя взрослыми в этот день, так это мы.

И все-таки надо было что-то делать. Закрылась последняя страница нашего детства, заволоклась голубым дымом…

…Мы простились и с ним — прекрасным человеком моего детства. Поэт остался в своей тесной комнате, по-прежнему волшебной, но в ней было мало воздуха и света. Она не могла заменить мир. Я вышла на раскаленную солнцем московскую улицу, и ноги сами понесли меня в сторону вокзала.

Нет, я не думала, что ему оставалось мало жить и что я вижу его последний раз. В пятнадцать лет такие мысли не приходят в голову. Но в словах Поэта, таких ласковых и проникновенных, было что-то такое, отчего сердце мое наполнилось смутной тревогой.

Я шагала по мягкому асфальту с отпечатком острых женских каблуков и не могла освободиться от хрипловато-низких, бередящих звуков его голоса:

«Одни уходят. На их место приходят новые, может быть, лучшие люди. Да, да. Иначе быть не может. Жизнь неиссякаема. У тебя будет много встреч, и плохих и хороших. А разобраться в них тебе помогут те, кто ушел. Помогут тем, что они в тебе оставили…»

«Оставили, оставили…» — мысленно твердила я, силясь понять, что же во мне оставили пионервожатая Юля, председатель поссовета Иван Артемьевич, учительница Наталья Ивановна, доктор Гиль, моя стойкая, воспетая Поэтом пионерка Валя и, наконец, смешная, отважная Женька? А Родька? Нет-нет! Тут как раз наоборот! Всем лучшим, что оставили во мне и Юля, и Валя, и Женька, я смогла противостоять Родьке. Вот как получается! Это, наверное, имел в виду Поэт!..

Пораженная этой мыслью, отчаянно расталкивая прохожих, я помчалась к вокзалу. Струйки пота стекали со лба. Шею нестерпимо жгли солнечные лучи. Скорее домой! Растянуться под любимой двойняшкой-березой и еще раз не спеша во всем разобраться…

Это стихи Поэта. Когда-то он считывал их с коробка из-под астматоловых папирос, сидя на крыльце кунцевского дома. Мы с Валей слушали и смотрели в ясное вечернее небо с загоревшейся одинокой звездой. Последнее лето Валиной жизни…

А сейчас стучали колеса старого парового поезда. «Звезда стоит на пороге…» Звезда новой жизни с новыми людьми. Какими они будут?

Сначала я решила попытать счастья в труде. Целую неделю ездила по окрестным предприятиям: Кунцево, Сетунь, Одинцово, — спрашивая, не нужны ли ученики. В проходных на меня смотрели с удивлением, а иногда и со смешком и неизменно отвечали: «Не нужны!» По неопытности мне не приходило в голову, что так нанимаются только сезонники-мужики: «Эй, баба! Не надо ли сено скосить? Дров нарубить?» Так мне объяснил потом Жорка.

Но я продолжала бесплодное хождение. Уж очень захотелось, как Женька Кулыгина, стать самостоятельной. Меня горячо поддерживала мама. Ей, работавшей с десяти лет, казалось, что дочери в пятнадцать нужно трудиться. Семье нашей не очень-то вольно жилось на единственную зарплату отца. Правда, у нас своя корова, огород — они выручали. Но мама через силу справлялась с хозяйством. Мне больно было смотреть на ее потрескавшиеся руки. Освободиться бы от коровы… Но тогда надо мне зарабатывать.

— Много ли заработает, ничего не умея? — сомневался отец. Ему хотелось для меня чего-то лучшего, а чего — он и сам толком не знал.

Лил сильный грозовой дождь, когда я вернулась, вымокшая, как кошка, после очередного неудачного похода.

— Ну что? — спросила с надеждой мама.

Я мыла в корыте у крыльца заляпанные грязью ноги и смотрела на разбегающиеся по двору мутные ручьи. Неожиданно через весь наш участок по верхушкам старых берез протянулась многоцветная двойная радуга. И так запели птицы, будто только и ждали этого чуда.

— Тебя спрашиваю. Оглохла, что ль? — рассердилась мама.

— Да все то же. «Подрасти, — говорят, — да поучись!»

— Господи! Мало ты училась? Целых семь лет!

— Значит, мало! — буркнула я, а радуга так же внезапно исчезла, как и появилась.