Джун Зингер - Секс пополудни

— Очень болит, да?

Его слова потрясли ее. Он говорил так же, как ее приятели — англичане. Она же привыкла видеть в нем поэта или художника итальянского средневековья. Он и говорить должен был, как поэт. Например, произнести ей нараспев что-нибудь вроде: «Прекрасная леди, не думай о боли, а думай о днях прекрасных боле…»

И вот от своей мысли Андрианна, лежа в сугробе с подвернутой рукой, чуть не плача от боли, вдруг… рассмеялась. Рассмеялась на саму себя. Конечно, он говорит, как и все другие ребята в английской секции. Вдруг бы он заговорил как итальянский поэт средневековья! Она вскочила бы и побежала прочь во все лопатки, считая, что разговаривает с призраком! Главное же было не то, что он сказал, а то, как он это сделал. Голос Гая звучал, как музыка. Легкий итальянский акцент придавал лишь мягкость и певучесть его речи.

«Бархатные глаза, бархатный голос», — думала она, почти не ощущая боли.

— Можно терпеть, — произнесла она, как выдохнула, пытаясь предстать в его глазах отважной героиней, веселой, как будто ничего и не произошло. В конце концов, это было не менее романтично, чем флирт глазами.

Очевидно, Гай тоже так подумал. Он взял ее здоровую руку в перчатке, поднес к губам и прошептал:

— Не нужно казаться отважной, моя дорогая. Ты можешь плакать и не двигаться сколько захочешь. Главное, не двигайся, пока они не увидят, какая сладчайшая часть тебя сломана.

«Моя дорогая! Сладчайшая часть тебя!» Он на самом деле говорил, как поэт.

Андрианна пролежала в клинике пару дней. И персонал, и атмосфера в клинике были так же холодны, так же стерильны, так же полны всяческих запретов, как это, вероятно, бывает в женской тюрьме. Андрианна искренне обрадовалась, когда пришли навестить ее Пенни и Николь.

Пенни принесла ей бутылочку духов «Май син», опрыскала ими с ног до головы всю Андрианну и всю комнату, чтобы убить «спермицидные запахи».

— Это звучит просто ужасно! Что это значит?

— Так пахнет мазь, которой смазывают диафрагму. У тебя ее еще нет, но тебе придется ей обзавестись, коль скоро ты в коротких отношениях с Гаэтано Форенци. Я права, Николь?

— Обязательно! — Николь произнесла это так серьезно, что все трое закатились от смеха.

Николь принесла ей прозрачную сорочку, извлеченную из заветных запасов, и потребовала, чтобы Андрианна немедленно ее надела.

— Боже мой! Представь, сюда придет Гаэтано, умирая от желания увидеть тебя, и вот он видит тебя в этом! — Она с отвращением показала на казенную бесформенную сорочку. — У него пропадет всякое желание. Ты его просто оттолкнешь своим видом.

— Ты приехала из страны испорченных нравов! — запротестовала Андрианна, произнеся одну из любимых присказок Пенни. — Во-первых, он не придет сюда. Почему, собственно, ему приходить? Да и захочет ли он прийти? Почему ты думаешь, что он захочет? — Она с надеждой переводила взгляд с Николь на Пенни.

— Он обязательно захочет, потому что он в тебя безумно влюблен, — сказала Николь быстро и убежденно. Пенни стояла молча и внимательно смотрела на Андрианну — так внимательно и так долго, что Андрианна захотела придушить ее.

— Он обязательно придет, — объявила наконец Пенни. Они с Николь набросились на Андрианну, пытаясь стянуть с нее казенную сорочку и надеть французскую. За этой возней и застала их медсестра. Она выкинула из палаты обеих девушек вместе с прозрачной сорочкой.

— Больше никаких посетителей сегодня вечером! — сказала она, как отрезала, и выключила свет.

Не прошло и двадцати минут, как словно по мановению палочки появился Гаэтано. В темноте она не сразу его разглядела, но лишь услышала, что кто-то вошел. Ей подумалось, что, может быть, это Гаэтано. Когда он наклонился над ней, поцеловал ей веки, шею — она уже знала, что это он. Андрианна открыла глаза — и увидела Гая! Теперь уже она видела его лицо, его блестящие черные глаза. Она запустила пальцы здоровой руки в курчавую шевелюру, притянула его лицо, их губы встретились…

Когда они перестали целоваться, чтобы перевести дыхание, Андрианна пробормотала:

— Как ты сумел войти? Ведьма в обличье медсестры сказала, что сегодня вечером ко мне больше никого не пустят.

— Я уговорил ее.

— Ты? Уговорил ведьму? — Она открыла рот от восхищения. — Но как ты это сделал?

В ответ Гай засмеялся, потом наклонился над ней и что-то шепнул в ухо.

— О, нет! Только не ведьма в обличье медсестры! Я не верю! Но как?

Он залез к ней на кровать, нырнул под одеяло.