Поль Констан - Откровенность за откровенность

Аврора однажды видела, как девушку изнасиловали еще проще — в токийском дансинге, прямо на площадке, среди пар, танцевавших пасодобль. Парень, с которым она была, швырнул ее на пол. Два такта, три движения — и дело было сделано. Распростертая на паркете в своей пышной тюлевой юбке, девушка подергивалась, как издыхающая муха. Теперь он точно меня ударит, думала Аврора, приседая, чтобы увернуться от колен своего противника, влепит такую затрещину, что у меня голова кругом пойдет. Она отчаянно закричала: Нет, нет, нет!

Компания возвращалась, и парень отпустил ее, вернее отпихнул. Женщины были красные, потные, тяжело отдувались. Они заметили, как Аврора бледна: выпей! Ей протянули бутылку пива. Аврора поднесла горлышко к губам, зная, что не сможет сделать больше одного глотка, что от горьковатого пива ее затошнит, а пена потечет по подбородку. Может, лучше виски? — спросила Лола.

Аврора запрокинула голову и выпила пиво до дна. И тут же попросила еще бутылку. Вот и Аврора РАЗОШЛАСЬ! — заявила Бабетта с ехидным удовлетворением: та, которую считали особенной, на поверку оказалась из того же теста. Аврора пила, а женщины хлопали в ладоши. Они говорили, что им приятно смотреть, как она веселится. Веселится? Да она умирала. Я тону, подумалось ей, и алкогольные пары чуть приглушили музыку.

Они уселись вчетвером в тесном деревянном стойле; все посетители смотрели на них. Рыжий делал непристойные жесты бильярдным кием. Чего вылупился? — взвизгнула Глория на чудовищном местном наречии: более тягучего и вульгарного выговора невозможно было себе представить. Аврора подумала, что в лучшем случае они обменяются любезностями типа «рваная кошелка» и «мудила», а в худшем дойдут до «черномазой» и «белого самца». И последствия будут непредсказуемы.

— Посмотрите-ка, что я вижу! — вдруг воскликнула Глория, отвлекшись от перепалки с бильярдистом. — Посмотрите только, чем занимается наша молодежь!

Все обернулись. Бабилу сжимал в объятиях прекрасного, неприступного Горацио. Ничего, кроме друг друга, не видя, забыв о присутствии женщин, они танцевали в медленном ритме, и этот танец, нежный и томный, был любовной прелюдией, исполненной страсти.

— Никогда бы не поверила! — вырвалось у Бабетты. Подбородок ее дрожал.

Глория торжествовала: Горацио-то оказался того же пошиба, что и Бабилу.

— Но он гораздо лучше Бабилу, — вступилась Бабетта.

— Оно и видно, — усмехнулась Глория, и все посмотрели на Горацио, который сжал в своих узких ладонях мордашку Бабилу и запрокинул ему голову в долгом-долгом поцелуе.

— Знаете, что я думаю? — заявила Бабетта, взяв себя в руки. — Не для того мы с вами достигли тех высот, которых достигли, не для того прожили жизни, которые прожили, не для того вынесли тяготы, которые вынесли, чтобы сидеть в канзасской дыре и смотреть, как сношаются два пидора. Мне от этой танцплощадки муторно, — добавила она, — кажется, будто я сижу у огромной песочницы, а в ней играют все дети, которых я не хотела иметь, и я должна присматривать за ними до скончания века. Кошмар!

Они поднялись, чтобы уйти. Но выходка Глории им даром не прошла. Рыжий верзила не выпускал их. Он загородил дверь и чего-то требовал — Лола Доль стыдливо перевела это Авроре словом «поцелуй». Реакция Глории была мгновенной и бурной, как и следовало ожидать, она выкрикнула что-то угрожающее. Лола прыснула со смеху, а Бабетта быстро-быстро затараторила, словно спешила выплеснуть наружу поток бранных слов, потому что у нее до сих пор не было случая их употребить и ей хотелось проверить, насколько они еще действенны. Глория ринулась на бильярдиста с кулаками.

Ну вот, дошло до драки, подумала Аврора и втянула голову в плечи. Бабилу! — кричала Глория в глубину бара. Горацио! — верещала Бабетта, убедившаяся, что ругательства сохранили в этом Мидлвэйском баре весь свой изначальный заряд.

Но Бабилу и Горацио их не слышали. Они танцевали с закрытыми глазами и терлись друг о друга ширинками. Элвис-Пелвис [17] Прозвище, которое Элвис Пресли получил за характерное движение тазом во время своих выступлений. , бормотала про себя Аврора, ей это казалось непристойностью, и словцо привязалось, заполонило весь ее мозг, Элвис-Пелвис.

Бабилу, Горацио! — орала Лола, широко разевая рот. Теперь они все четверо звали их, умоляли вмешаться, а Глория тем временем вырывалась из лап дальнобойщика с силой, взыгравшей от ненависти, которая в эту минуту распространялась и на Америку, и на мужчин, и на белых, и… и на этих педиков в углу. Помощь подоспела из-за стойки: бармен и еще два посетителя, которых зрелище перестало забавлять; им пришлось, в свою очередь, облапить здоровяка, чтобы тот выпустил Глорию. Женщины дали тягу, но в дверях им еще досталось крепких словечек от спасителей — так, для порядка. Лизуньи хреновы! И для порядка же они, заведя мотор с полоборота, делали непристойные жесты, кто рукой, кто пальцами.