Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

Хотя путешествие на поезде длилось девять часов, я не смог сомкнуть глаз. Воспоминания о Калькутте перемежались с непрерывной тревогой об Эйнат, тяжелым грузом ложась на сердце. В конце концов я поднялся и вышел в коридор, где и остался стоять, чтобы не пропустить, когда поезд остановится в Гае. Около полуночи я оказался выброшенным на платформу, которая выглядела, как последняя в мире платформа на самом краю Вселенной и указывала предстоящий мне путь — к длинному ряду ожидающих моторикш, среди которых я попробовал отыскать белый тюрбан моего собственного водителя, к сожалению, тщетно. Пришлось нанять другого, помоложе; он и доставил меня проселочной дорогой, вьющейся среди зеленеющих холмов, освещенных узким серпом луны, до Бодхгаи.

Гостиница у реки была закрыта и погружена во тьму; к тому же я никак не мог вспомнить, где находился вход в наше маленькое бунгало. Из последних сил я обошел вокруг всего здания и впервые с начала нашего путешествия ощутил, что силы мои иссякли; откуда-то из глубины моего существа вдруг вырвался стон, полный отчаяния и боли. Неужели мне придется, вдобавок ко всему, провести всю ночь вот так, на пронзительном холодном ветру, долетающем с реки, — потому только, что я хотел казаться «идеальным» не только Лазарам, но и самому себе? Я уселся под одно из громадных деревьев перевести дух и тут вспомнил, что у меня остался еще последний из трех, приготовленных женой Лазара сэндвичей, который я и съел в надежде прогнать сон. Затем я поднялся, взбодренный так, словно выпил бокал хорошего вина, и стал описывать на местности круги… и тут я вспомнил, где вход в бунгало, а через некоторое время уже стучал в дверь.

Я постучал тихонько, но дверь открылась сразу. Это была Дори. Очков на ней не было, волосы растрепаны, ночная рубашка обтягивала ее полную фигуру и ее большие упругие груди. Я заметил, что она была в туфлях на высоком каблуке. Сначала мне показалось, что наградой за труды мне дарована будет одна из ее знаменитых — одними глазами — автоматических улыбок, но затем эмоции взяли верх, и, протянув ко мне руки, она обняла меня, обдав давно забытым теплом. Несколько мгновений мы стояли так, замерев, в грязной кухне, где немытые чашки стояли на плите, но появившийся внезапно Лазар обхватил мою голову в едином порыве радости и любви и закричал:

— Куда вы, к черту, подевались? Где вас носило? Еще немного, и мы уехали бы без вас. Только не говорите мне, что вы потащили эти тесты прямо в Калькутту!

— Вы что, не получили моей записки? — спросил я со странным чувством гордости.

— А была ли в том действительная необходимость тащиться туда? — сказал Лазар, как бы не слыша моих слов.

— Это было совершенно необходимо, — ответил я с непривычной для самого себя твердостью. — Я получил все нужные результаты и уверен в их надежности. Теперь мне ясна ситуация, в которую мы попали.

— Мы попали? — спросил Лазар, который был поражен моим тоном. — Но куда?

— Дайте мне минуту, — сказал я. — А потом я все вам скажу. Но сначала — Эйнат. Я хочу посмотреть на нее.

И, не помыв даже рук, я прошел в комнату, где желтоватый свет позволил мне взглянуть на больную девушку, которая расчесывала себя, утопая в безрадостном забытьи, не имея ни малейшего представления о смертельно опасной бомбе с часовым механизмом, тикающим у нее внутри. Я подошел вплотную к кровати и положил ладонь на ее лоб. Лихорадка была все той же. Лазар и его жена с нетерпением ожидали моих слов. Состояние их дочери за последние двадцать четыре часа было малоутешительным, и вот теперь, вернувшись с результатами тестов, я стоял, склонившись над больной. Чего они ожидали от меня в эту минуту? «Я должен сказать им нечто такое, что потревожило бы их уверенность в себе, — подумал я, — иначе они не будут доверять мне в должной мере и будут склоняться к полумерам, вместо того, чтобы безоговорочно довериться моему авторитету». Взяв ее вялое запястье, я проверил пульс. Зеленые глаза открылись, но на прекрасном лице не появилась улыбка, которая так украшала лицо ее матери.

— Все хорошо? — спросил Лазар, раздраженный моим поведением.

— Одну минуту, — начал я. — Дайте мне только вымыть руки. — И вышел в кухню. Жена Лазара подала мне мыло и полотенце. И тогда, повернувшись к Лазару, я произнес: — Что касается Калькутты, вы совершенно правы. С одним уточнением: хороших людей можно встретить даже в аду. И еще одно, во что поверить труднее: там даже можно сходить в кино.