Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

— Доставьте меня прежде всего к усыпальнице Хумаюна. — И хозяин, он же водитель, серьезного вида индус лет пятидесяти, носивший солнцезащитные очки и говоривший по-английски лучше своего пассажира, оказался на диво осведомленным гидом. В течение долгого дня он возил своего молодого клиента по всему городу, комментируя увиденное ими в высшей степени интеллигентно и полно, стараясь показать все, что только заслуживало быть увиденным, в том числе и достопримечательности, о которых туристический справочник упоминал лишь как о существующих опциях. Таким образом, после посещения могилы индуистского святого, они сумели обозреть комплекс великолепной мечети Кутаб с его бесподобным минаретом и даже — ненадолго — заглянуть в Национальный музей, после чего гид, неутомимо крутивший все это время педали ржавого велосипеда, решив про себя, что его пассажир не обычный, не знающий чем себя занять бездельник-турист, а человек, преследующий особую цель, и к тому же приглядистый и неутомимый, да еще к тому же врач, впервые попавший в Индию, понял, что не может не показать ему совсем уже уникального места — специальной больницы для птиц, располагавшейся, по случаю, совсем неподалеку от Красного форта, где они и были. Больница находилась на втором этаже в тускло освещенном зале, полном вонючих клеток, в которых и содержались больные и раненые птицы. У некоторых на ногах были лубки, и все они имели запущенный, запаршивевший и жалкий вид, даже самые хищные из них; время от времени воздух прорезал пронзительный вопль, особенно ужасный в тесноте помещения. Все это вызывало чувство омерзения, а вовсе не сострадания и сочувствия. Наконец молодой врач понял, что сыт по горло, и решительно двинулся к выходу.

— Что за дикая идея, — сказал он, как только они оказались снаружи. Заметив, как передернулось лицо сопровождавшего его индуса, он смягчил свою реплику. — Может быть, сама идея организации госпиталя для птиц и не лишена оригинальности, но может быть также, что сострадание к людям важнее?

Индус-рикша снял солнцезащитные очки, за которыми оказались слегка покрасневшие глаза, и заговорил о реинкарнации душ, причем говорил он с таким убеждением и пылом, что доктору оставалось только слушать, стиснув зубы, время от времени невольно кивая и не произнося ни слова. А после того, как речь гида подошла к концу, он заплатил ему ровно столько, сколько было положено, и отпустил безо всяких чаевых. А затем, вместо того чтобы еще раз, как он намеревался, спуститься к реке, чтобы насладиться ее видом при дневном свете, он повернул назад и, чувствуя себя опустошенным и подавленным, медленно побрел по направлению к гостинице. Было уже пять часов пополудни, и мягкость наступающего вечера причудливым образом смешивалась с незнакомыми европейцу ароматами.

Сейчас, когда в его распоряжении была карта Нью-Дели, он смог отыскать обратную дорогу, не обращаясь к чьей-либо помощи. Он сел за столик в ресторане и сидел так, глядя на человеческую реку, пока к собственному своему изумлению не разглядел вдруг в толпе туристов Лазара и его жену (на ней все еще был тот утренний индийский шарф), прошествовавших в нескольких шагах от него, как если бы это было самым обыкновенным делом в жизни; миновав то место, где он сидел, супружеская пара бодро устремилась к лавке, торговавшей тканями и коврами. «Как все же странно, — подумал он, — как странно натолкнуться именно на них в городе, заполненном миллионами людей! Именно на них и именно здесь, на этом клочке земли… Как это странно», — думал он, торопливо допивая свой чай в ожидании минуты, когда они выйдут из лавки, а он двинется им навстречу, и ее улыбка рассеет его тоску. А потом они расскажут друг другу обо всем, что случилось с ними за этот день, что они видели из того, что стоило увидеть, и что еще осталось, — у него было смутное ощущение каких-то невыполненных обязательств, которые он мог еще выполнить в эти несколько последних часов пребывания в Нью-Дели. Но они все не выходили из лавки. Пустая чашка одиноко стояла на его столике. Он уже успел расплатиться с официантом и теперь, внутренне посмеиваясь над ненасытной, по-видимому, страстью к покупкам у этой пары уже немолодых и солидных людей, ждал их появления, готовый, если надо, прийти на помощь. В конце концов он решил отправиться в лавку сам. Но в лавке их не было. В этом была некая загадка — в том, как они внезапно появились, и в том, как столь же внезапно исчезли. Во всем этом померещилась ему какая-то таинственность — именно это слово пришло ему на ум; и хотя, он не произнес его вслух, но ощущение было именно таким — загадочным, как некий знак, знамение, намек.