Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

Мои родители, которые сидели сейчас, потягивая вино, принесенное им Микаэлой с предупредительной готовностью, поглядывали на меня с каким-то странным задумчивым выражением. Было относительно тихо — никакой назойливой грохочущей музыки, как это бывает обычно, слышны были только мягкие гитарные аккорды, доносившиеся с того места, где слабо проглядывался силуэт гитариста. Не было видно и разгулявшихся, ошалелых от возбуждения среди взрослых детишек, обычно ведущих себя на подобных мероприятиях, как оголтелые рэкетиры. У матери Эйаля не было родственников, а родные ее покойного мужа прервали с ней, после его самоубийства, все отношения. Так что большинство гостей были либо членами киббуца, либо друзьями новобрачных, в большинстве своем молодежь, многие из которых приехали в одиночку. Молодые врачи из «Хадассы» вели себя благовоспитанно под взыскующими взглядами своих профессоров. И только один ребенок, мальчик, приехавший из Иерусалима, сидел совсем тихо между матерью и отцом. Это был тринадцатилетний, умственно отсталый, младший брат Амнона и его родители, которые, подобно моим, были приглашены на свадьбу, поскольку Эйаль проводил много времени в их доме после смерти своего отца. А он, Эйаль, был не из тех, кто забывает сделанное ему в прошлом добро.

И родители Амнона, и мои собственные, похоже, были весьма польщены, получив приглашение на эту свадьбу, равно как и обрадованы встречей. Некоторое время они посвятили собственным делам, имевшим место в последние годы, а затем перечили к воспоминаниям о наших, полузабытых уже, подвигах в детстве, после чего мой отец сделал попытку выяснить, как обстоят дела у Амнона с завершением его докторской диссертации, — и здесь, к моему изумлению, я увидел, как моя мать, которая никогда не дотрагивалась до отца на людях, в темноте сжала его бедро, острым своим чутьем ощутив, что родители Амнона меньше всего хотели бы углубляться в эту тему, которая заставляла их смущенно умолкнуть, а моя мать меньше всего на свете хотела бы оказаться причастной к этому смущению.

Отец мгновенно уловил намек и прекратил свои расспросы, тем более что Микаэла очень удачно появилась с большим подносом в руках, предложив всем нам попробовать по куску горячего пирога, восхитительно благоухавшего мясной начинкой. Похоже было, что свадебный протокол предусмотрел подачу подобного кушанья непосредственно перед церемонией бракосочетания, с тем чтобы мысли о еде не отвлекали внимания гостей от происходящего торжества, к которому следовало отнестись со всей серьезностью и которое было задумано и подготовлено в оригинальном стиле с участием двух раввинов реформистского направления — мужчины и женщины, специально приглашенных в киббуц из соседнего поселения Иахель неподалеку от Эйлата. Мне не терпелось оказаться с Микаэлой в каком-нибудь укромном уголке и потолковать с ней: что именно имела она в виду, когда говорила о «моей истории». Ее страстное увлечение Индией, в котором она нам призналась, ее намерение вернуться туда при первой возможности вызвало у меня соблазн сравнить ее впечатления с моими собственными. И, не доев свой кусок пирога, который неожиданно оказался изумительно вкусным, я поднялся и положил ей руки на плечи до того, как ее поглотила орда молодых киббуцников, друзей Хадас, которые только что вернулись из душа после завершения дневных трудов.

— Извини, Микаэла, — сказал я, намеренно обращаясь к ней по имени, — можно мне поговорить с тобой кое о чем?

Она покраснела, как если бы мои ладони, лежавшие на ее плечах, придавали вопросу некую интимность.

— Поговорить? Почему бы нет? — ответила она.

— А когда? — продолжал я настаивать. — Когда ты освободишься?

Она посмотрела на меня своими огромными глазами.

— Я уже свободна, — ответила она без улыбки. Лицо ее было очень серьезно. — Мне только нужно вернуть поднос. — И она отправилась к буфетной стойке, чтобы вернуть поднос.

А я остался ждать ее в окружении гостей Эйаля, всех этих старинных друзей детства, обдумывая пришедшую мне в голову мысль, которая могла на первый взгляд показаться столь же удивительной, сколь и безрассудной, хотя на самом деле была отчасти вынужденной, но весьма волнующей. Если я и на самом деле готов был жениться для того только, чтобы выглядеть не столь опасным в глазах женщины, которую я полюбил, может быть тогда именно такая девушка — «буддистка» — вроде вот этой, вежливой и жизнерадостной, перелетающей свободно, как птица, с места на место воплощения духовных исканий, — может быть, именно такая девушка и подходит мне.