Дёрдь Конрад - Соучастник

Как ни досадно, мы оба похожи на того сумасшедшего плотника из клиники, которого, хотя мы с ним охотно работали вместе, я звал не иначе как старым вруном. На островке в середине пруда мы разбирали нами же построенную сцену, на которой чокнутые актеры играли чокнутым зрителям спектакль по волшебной сказке, сочиненной чокнутым автором. Работы нам хватило на целый день, и удовольствия я от нее получил ровно настолько, насколько устал от нее. Послеполуденное солнце еще грело нам плечи; оставив инструменты на острове, мы с плотником, оба в темно-синих комбинезонах, сели в лодку; но грести никому не хотелось. Мы смотрели, как директор с женой на своей машине отъезжают от здания клиники, из-под платанов с наростами на стволах, и через парк сворачивают на шоссе: наверное, едут в город ужинать; сегодня они будут ненавидеть друг друга не дома, а в ресторане. Смотрели, как вываливаются из подвального этажа поварихи, несут в сумках пищевые отходы: дома их с нетерпением ждут семьи и свиньи.

Я был благодарен плотнику за то, что он молчит; но молчание его длилось недолго. В середине пепельно-серого дождевого облака ему увиделась женская фигура, огромная, синяя; у него брызнули слезы. Правильно, надо вам как следует выплакаться, сказал я, и он послушно продолжал плакать. Каждый день в пять часов его ждет в вестибюле шизофреничка с острым подбородком. Этакая пародия на жену, с кривыми бедрами, смонтированными на скелете; взявшись под руки, они кругами ходят по вестибюлю, с пяти до шести: семейная пантомима, больше им нечего делать друг с другом. Немая эта прогулка — дань почтения настоящей жене плотника, которую он видит простершейся в небесах от зенита до горизонта. Деятельный он человек, этот плотник: только что плакал, сейчас из него льются слова; придется мне снова выслушать историю его жены. Он говорит о ней с искренней теплотой; он может это себе позволить: личность жертвы мила нашему сердцу, она не шумит, не ругается в кухне, она возлежит во облацех.

История начинается в лесу: после войны и плена, но еще в хорошей кондиции, он срубил и привез домой несколько великолепных дубов, скрепил их деревянными клиньями, чтобы железные гвозди не поранили плоть дерева, сложил сруб и построил дом. Потом, осмотрев стоящих у колодца девок, выбрал одну и осенью, когда собран был виноград, по улице, покрытой пылью и усыпанной коровьими лепешками, привел ее, под визг кларнетов и вой волынок, в свой старый дом, а оттуда, на рассвете, в новый, где еще никто не ночевал. Здесь они, уже целую ночь муж и жена, дыша друг на друга вином, со свечками в руках, еще раз дали друг другу слово, что будут вместе до гроба, и обратились к Богу с молитвой, чтобы он и за гробом не разлучал их. Так в дом пришла женщина, ради которой дом этот строился, чтобы она была в нем хозяйкой, чтобы стала его смыслом и радостью, чтобы всегда были в нем хлеб, горячая пища и чистая постель. Плотник же положил свою голову на широкий женин живот. Но напрасно он штурмовал его: оплодотворить жену так и не смог; зато, когда ему снился дурной сон, она и спустя много лет просыпалась и успокаивала, баюкала его. Если его и тянуло иной раз к другим женщинам, он не уходил к ним спать, не оставлял в хлеву ревущую голодную скотину; над многими домами он возвел аккуратную прочную крышу; в чине старосты церковной общины он надзирал за порядком в крестном ходе, между священником, идущим под балдахином, и цыганятами, что носились и верещали в хвосте шествия.

Хоть над ним и посмеивались в деревне, каждое утро плотник отправлялся на мессу — и в мыслях своих дерзнул слишком приблизиться к Господу. Однажды на рассвете он подумал: то, что не вышло у него, получится, наверно, у Господа; может, его благодатное всемогущество поселит-таки в лоно бесплодной жены новую жизнь. Он перебрался в хлев, предпочтя изливать семя свое в солому, лишь бы не лезть со скотской похотью туда, где всегда должны быть открыты чистые врата для святого духа. Тяжкие вздохи жены были слышны аж во дворе, у забора. Два года спустя, в дровяном сарае, его посетила новая мысль: Господь колет, щепит человечество, так же как он — этот пень; Господь посылает на землю легионы машин смерти, стирает города, уничтожает тех, кого больше всех любит, по привычке своей, вместе с женами и детьми. Что ж, значит, Господу можно и убивать? Что ж, все, что исходит от Него, есть добро, пусть не для нас, пусть для Него, в согласии с неисповедимыми планами Его.

В кухонном окне горел желтый свет: жена наклонилась к духовке взглянуть, не готов ли калач с изюмом. Потом распрямилась и развязала платок на голове, чтобы причесать волосы. Плотник едва ли не кожей ощущал вокруг себя порочность мира. Ненасытная кровавая дыра манит к себе хохочущих похотливцев. Искупление не удалось. Теперь Господь терпеливо начинает акт творения заново, начинает с этой деревни; нет сомнений, выбор пал именно на него, на плотника. На кого же еще, если не на него? Он ощутил в себе страшную силу. С топором в руке он вошел в кухню, и боль, похожая на беспамятство, стиснула его сердце. Ради миссии искупления, возложенной на него, он должен вступить сейчас во врата преисподней. Он вознес топор над головой. Жена замерла, не в силах пошевелиться, глаза у нее остекленели. В этот миг она, может быть, поняла, что человек этот, мастер на все руки, деревенский мудрец, аккуратный и педантичный, для которого хорошо все, что делает он, и плохо — что другие, и в душе которого живет холодное сознание своего совершенства, не позволяющее ей, без страха положив голову ему на плечо, ощутить себя единой с ним, — может быть, поняла, что человек этот — убийца, и всегда им был, и всегда им будет. Плотник же думал, что мир должен сейчас погрузиться во тьму. В великую субботу весь свет в храме гаснет, грешную душу свою мы оставляем во мраке, но воспылает вскоре чистая душа, как в руках наших воспылает пламя, которое мы будем передавать друг другу от свечи к свече. А сейчас — да свершится величайший грех! Позвоночник, мошонка его стали горячими. И он, опустив топор на лицо жены, рассек ей голову надвое, так, что топор до обуха погрузился во вскипевший красной пеной мозг.