Меир Шалев - Дело было так

Участок земли под свеклой расстилался на склоне нашего «надела» (так называют в мошаве поле каждой семьи), возле покинутых английских зенитных позиций, прежде защищавших соседний военный аэродром. Уайти, незлобивый и добродушный, как и в дни моего детства, теперь уже изрядно постарел. Он, похоже, забыл тот день свадьбы Пнины и Менахема, когда я забросал его яйцами в коровнике, и даже если не забыл — давно простил. Он шагал медленно и, хотя чувствовал, что руки, которые держат вожжи, не так опытны и решительны, как руки Менахема или Яира, не злоупотреблял этим. Он хорошо знал распорядок нашей утренней работы. Начало, легкое и для него, и для меня: мы спускаемся к полю спокойно, с пустой телегой. Потом, на поле, начиналась моя трудная часть: выдергивать тяжелые корни из земли и грузить их на телегу. Потом — его трудная часть: втаскивать тяжелую телегу по подъему обратно во двор. А потом снова моя: сбрасывать свеклу в коровьем загоне.

В те дни Менахем и Яир купили свой первый трактор: маленький «фергюсон», на котором я учился водить и работать. «Фергюсон» был быстрее и сильнее, чем Уайти, и лишен его капризов, а также не имел привычки убегать по ночам в поисках тракториц. Старый жеребец постепенно оказался на положение безработного (что, кстати, вовсе не огорчило его), и в конце концов дядья решили отправить его на пенсию. Последние два года жизни он провел в загоне у коров, вблизи их ясель, надоедая им своими восторженными рассказами о мандатных временах.

В тот период я немного отдалился от бабушки Тони. Теперь я был уже не мальчиком, а взрослеющим подростком, и мне было интересней общество дяди Яира, а также моих сверстников и сверстниц. Однажды я даже немного поспорил с ней из-за немецкой пивной кружки. Я снова попросил у нее подарить мне эту кружку, а она снова ответила:

— Пока я жива, ты с меня никакого наследства не получишь.

Но по правде говоря, наши отношения и раньше знали подъемы и спады. Нет, настоящей ссоры между нами никогда не было — что само по себе достижение, коль скоро речь идет о бабушке Тоне, — но я не раз слышал плохие отзывы о ней и иногда чувствовал тот стыд, который ощущает ребенок, когда дурно говорят о взрослых членах его семьи, и, подобно маме в детстве, стыдился, что я ее стыжусь. В подростковом возрасте это чувство обострилось, и бабушкины жалобы и привычки часто вызывали у меня нетерпение и неловкость. Но когда я вырос еще немного, я открыл в ней новое достоинство, которое сделало нас на время единомышленниками. Я обнаружил, что в тех деликатных вопросах, что между ним и ею , она намного более либеральна и открыта, чем все остальные члены семьи.

Позже мама рассказала мне, что бабушка была такой всегда, и они с Батшевой были единственными девочками в мошаве, которые получили от матери какие-то зачатки сексуального просвещения, вроде объяснения месячных и прочих подобных вещей, о которых в том поколении вообще никогда не говорили и которые для их одноклассниц оказались полной неожиданностью. Что касается меня, то я открыл, что к бабушке Тоне можно прийти с подругой и получить комнату и лежанку — причем без всяких затруднений, недовольных гримас, лишних расспросов и любопытства. Напротив, она даже говорила нам на прощанье с лукавой улыбкой: «Ну, развлекайтесь» — вместо обычного сухого: «Спокойной ночи».

Более того. Однажды, когда я в очередной раз использовал это ее «гостье-приимство», она под каким-то предлогом отозвала меня в сторону и сказала тихо, но с явным упреком:

— Меир, это та самая девушка, с которой ты приходил сюда в прошлый раз.

Я сказал:

— Да, это моя подруга, бабушка. Она тебе чем-то не нравится?

Она сказала:

— При чем тут нравится не нравится? Просто я хочу, чтобы ты каждый раз, когда приходишь сюда, приходил с новой подругой. — И, увидев мое потрясенное лицо, добавила: — Ты же молодой парень. Молодые парни должны менять девушек, как носки.

Тем, кто заподозрит меня в преувеличении, заявляю — я цитирую дословно. Именно так она сказала.

— Так ты поэтому послала ее мыться в твой шикарный душ у коровника? — спросил я. — Чтобы она не согласилась прийти со мной в следующий раз?

Бабушка Тоня пропустила мой вопрос мимо ушей и продолжила:

— Приходи с новыми, и ты всегда получишь здесь комнату с лежанкой, и вам не придется валяться в поле на траве.

От дедушки Арона, с которым я и раньше не был так близок, как с ней, я тоже отдалился в это время. Он постарел, замкнулся в себе, трудился над книгой воспоминаний. После обеда любил полистать старый журнал и вздремнуть под деревом, а иногда находил себе какое-нибудь полезное занятие: подбирал остатки железной проволоки, брошенные веревки, вытряхивал и складывал старые мешки из-под комбикорма, собирал доски. Но это не был просто способ убить время — тут находила выражение общая установка любого мошавника: ничего не выбрасывать. У любой вещи есть применение, и потребность, и причина. Ее можно использовать, ее можно переработать, ею можно удобрить, ею можно накормить, ей можно найти тысячу вторичных применений.