Меир Шалев - Дело было так

Не то чтобы столь же презренные родичи маникура — губная помада, тушь для ресниц, пудра и румяна — уже были тогда допущены в деревню. Ни в коем случае! Но роли самого отвратительного из отвратительных символов безнравственности удостоился именно маникур — по той причине, что он предназначался для тех самых еврейских «трудовых рук», которые были призваны пахать и окучивать, сеять и строить. Для тех первопроходческих пальцев, которые сионистская революция стремилась оторвать от чеков и купюр, от талмудической зубрежки и схоластических препирательств и вернуть к ремеслу, земледелию и орошению. Тех пальцев, которые должны были держать косу и тянуть коровьи соски, нажимать на заступ, а когда нужно, и на спусковой крючок. Маникур грозил превратить эти трудовые руки в некий неприлично разукрашенный, «фанфаронский» объект. В самом деле, понятно ведь, что женщина, которая делает себе маникур , не захочет пачкать свои разукрашенные руки в коровнике или в поле и не согласится ломать свои красные ногти, загоняя патроны в обойму, — нет, она будет день и ночь любоваться своими пальцами, лакировать ногти и выставлять руки и ноги на всеобщее обозрение и позор!

Впрочем, моему дедушке Арону мало было борьбы с маникуром . Он объявил священную войну столь же омерзительному американскому обычаю жевания резинки, именуя его «пережевыванием пустоты» и усматривая в нем еще один пример растленных американских повадок. В набор этих повадок у него входили также «пожирание сладостей», «вывязывание галстуков», «разъезды на такси» и все прочее, что он и его друзья-пионеры называли «буржуазными излишествами», поскольку они превышали их любимые «чашку чаю и хвост селедки». (Под «хвостом», кстати, дедушка понимал всю селедку целиком.)

Стоило деду Арону увидеть, что кто-нибудь из внуков жует жвачку, он тут же кричал: «Немедленно выплюнь эту чингу изо рта!» Чинга была искажением английского выражения chewing gum , жевательная резинка, которое дедушка когда-то подхватил у английских солдат, служивших в наших местах во времена мандата. Время от времени, так мне рассказывали, некоторые из этих солдат заглядывали к нам во двор, чтобы купить сыр, который замечательно делала бабушка Тоня, или, усевшись в тени дерева, отведать холодного арбуза из мокрого мешка, подвешенного на ветру, но главное, наверно, — посмотреть на дом, в котором есть дети, и мать, и отец. Живя вдали от семьи, они тосковали по такому дому.

В знак благодарности они дарили детям соблазнительные пакетики «чуинг-гама», вызывая этим праведный гнев дедушки Арона.

Как и все прочие отцы-основатели, его старые друзья, дед Арон тоже подпоясывался обрывком веревки, из тех, которыми обвязывали тюки соломы. А зимой так же, как все они, набрасывал на плечи и голову пустой джутовый мешок, складывая его так, что он превращался в подобие большого монашеского клобука. Мешок защищал голову от дождя и одновременно свидетельствовал о пролетарской скромности и готовности довольствоваться малым.

Со своей стороны, бабушка Тоня как раз любила немного приукраситься. Разумеется, она не делала маникур и не подкрашивала глаза и веки — как можно?! — но иной раз позволяла себе повязать волосы лентой или скрепить «буржуазной» заколкой. И тогда некоторые в мошаве с осуждением говорили, что «Тоня опять выбивается из рядов». Но бабушка была человек свободный, и хотя она обычно одевалась вполне по-рабочему, но всегда в своем особом стиле: косынка на голове, тряпка на плече и серая рабочая майка дедушки Арона в жаркие летние дни во дворе. Сегодня, встречая молодых девушек, которые щеголяют в «дедушкиных» майках, полагая себя в силу этого весьма смелыми и оригинальными, я молча усмехаюсь — моя бабушка Тоня изобрела эту моду за много-много лет до рождения этих девушек.

Когда мама объяснила мне, что в бабушкиной запертой ванной комнате скрывается «пылесос из Америки», я был потрясен.

— Из Америки? — взволнованно переспросил я, воспламененный надеждой, что кроме пылесоса в бабушкиной закрытой комнате могут находиться также целые ящики запретной «чинги» и пластинок рок-н-ролла.

— Да, дядя Исай послал ей этот пылесос из Америки, — сказала мама. — Но она попользовалась им всего один раз, а потом заперла здесь.

— Почему?

— Это долго рассказывать.

— А что случилось потом?

— Когда потом?

— Когда она заперла его здесь.

— Это тоже долгая история, — сказала мама. — Я расскажу тебе при случае. А пока не рассказывай про свипер никому из чужих. Это секрет!