Моррис Глейцман: Болтушка

Прямо как мне из-за Аманды.

Лучше б я вообще не участвовала в этих дурацких соревнованиях.

Тогда бы папа не обратил внимания на фото в городской газете.

— Эй, Тонто, глянь-ка сюда! — завопил он, врываясь утром в кухню.

Когда он так горячится, то обо всем забывает и говорит вслух.

От неожиданности я чуть не уронила полдюжины яиц. Я как раз пыталась прикинуть, сколько теста понадобится, чтоб нажарить яблочных пончиков на целый класс из тридцати двух учеников.

Да ладно, знаю я, что дружбу не купишь. Но если весь класс считает тебя ненормальной мучительницей лягушек, то большое блюдо яблочных пончиков, глядишь, и поможет им увидеть тебя с лучшей стороны.

И если одной из них нужна не подруга, а подшефная, это вовсе не значит, что они все такие.

— Гляди! — Папа сунул мне под нос газету.

Там полстраницы занимали фотографии со школьной спартакиады, но папин палец упирался в ту, где мы с Амандой пересекаем линию финиша.

— Нет, ты видишь? — кипятился папа. — Я же говорил, что они подсуживают! Ты здесь на целый шаг впереди!

Я аккуратно положила яйца на стол.

— Пап, это просто угол съемки.

— Чушь собачья! Ну ладно, пускай на два или три сантиметра, так это им что, долгоносик начихал?!

Нет, мне, конечно, приятно, что папа меня так защищает, но лучше б эта злополучная фотография не попалась ему на глаза.

Потому что тогда бы он не прочел объявление, напечатанное снизу на той же странице.

— Смотри-ка, — заинтересовался папа, — комитет учителей и родителей в воскресенье приглашает всех на шашлыки… ага… состоится ярмарка по сбору средств на нужды школы.

Внутри у меня похолодело.

Я представила себе папу в ослепительно яркой рубашке, фиолетовой с желтым, и как он поет, и тычет всех кулаком в бок, и фехтует на шампурах с Амандиным отцом, и одним махом сводит на нет все, чего можно добиться с помощью лучших на свете яблочных пончиков, зажаренных в оливковом масле и обвалянных в сахарной пудре.

Но у меня просто руки не поднимались сказать ему, чтобы он не ходил на праздник. Ну не могла я его обидеть, да еще после того, как он мне все утро помогал!

Он отыскал меня в саду, я там чуть ли не с рассвета собирала яблоки поспелее. И когда узнал, для чего они мне нужны, то собственноручно обшарил каждое дерево в поисках самых спелых.

И я опустила руки, а папа поднял глаза от газеты и спросил:

— Ты как думаешь, будет там мисс Даннинг?

Он это спросил, небрежно так двигая пальцами, как будто просто к слову пришлось.

— Вряд ли, — ответила я. — Она, кажется, на выходные собиралась куда-то в горы… в Венесуэлу, что ли.

Нет бы мне ляпнуть что-нибудь более правдоподобное!

А так папа мне подмигнул и сказал:

— Денек будет что надо. Простирну-ка я свою желто-лиловую рубашку.

И он с головой зарылся в бельевую корзину, пока я лихорадочно пыталась хоть что-нибудь придумать.

Взорвать школу? Тогда шашлыки отменят.

Идиотка, сказала я себе. Те, кто выползет из-под обломков здания, вряд ли после этого захотят с тобой дружить. А в тюрьме и вовсе не с кем будет пообщаться: там у всех депрессия и хроническая усталость от рытья подкопов.

И тут я увидела объявление.

Крупным шрифтом, на соседней странице газеты: «ГОЛЬФ. ЧЕМПИОНАТ ШТАТА СРЕДИ ПРОФЕССИОНАЛОВ».

Я ухватила папу за воротник и вытащила из корзины.

— В воскресенье — чемпионат по гольфу, — сообщила я ему.

Он на меня уставился.

— Всего два часа езды, а знаешь, как будет интересно!

Он продолжал на меня смотреть.

— Профессионалы играют. Со всего штата! — Я старалась говорить со знанием дела.

— Я ненавижу гольф, — сказал папа.

— А я хочу поехать, — заупрямилась я.

— Ты его тоже ненавидишь, — напомнил папа.

— Какая разница… зато я люблю разноцветные зонтики.

Конечно, это была жалкая попытка. Но что мне еще оставалось?

Папа сдвинул брови и задумался. Потом глаза у него загорелись, лоб разгладился и он изобразил пальцами вспыхивающую лампочку — знак «дошло!».

— Тонто, — сказал он, прижав ладонь к груди, — клянусь, что в воскресенье не стану ввязываться ни в какие заварушки с этим придурком Косгроувом. А если вру, чтоб мне разучиться петь! Идет? И давай-ка займемся твоими пончиками.

У меня отлегло от сердца.

Ну, не совсем, но все-таки.

В общем, когда он это сказал, мне полегчало.

Но сейчас, по дороге в школу, мы только что проехали магазин мистера Косгроува. Папа высунулся из грузовика и показал язык его витрине. И все мое облегчение куда-то улетучилось.