Алан Холлингхёрст - Линия красоты

Ник пересек Найтсбридж и через Элберт-гейт вошел в парк. Ему хотелось подумать, а осенний парк, с ковром палых листьев под ногами и запоздалыми рыжезолотыми коронами редких платанов, как нельзя более подходил для этой цели. Вниз по Роттен-роу ехала компания девушек верхом на лошадях, и он, подождав, пока они проедут, перешел аллею по хрусткому сырому песку. Дул легкий северо-восточный ветер. Стояло время, когда в воздухе витают намеки, воспоминания и вместе с тем — парадоксальное чувство обновления. Такой же вот осенью, примерно в это же время, он ходил встречать после работы Лео. Пройдя мимо монумента Физической Энергии (или в честь Физической Энергии — он точно не знал) работы Уаттса — всадника с удивительно массивными бедрами, поднявшего на дыбы такого же жирного коня, — Ник бросил на нее критический взгляд, говоривший, что как искусствовед он видит в этой скульптуре множество недостатков, но как лондонец принимает ее такой, как она есть.

Ему вспомнился дом в Клеркенуэлле. Раньше там было три дома — три высоких и узких викторианских здания: третье, позади, возвышалось над двумя другими, и сверкающая шиферная крыша его виднелась издалека. Дома были построены прочно, на века, из почерневшего от времени кирпича — потом, когда их ломали, кирпичи раскалывались и обнажали свое ярко-красное нутро. Были там и дверные звонки, и заколоченные досками высокие окна. Уани взял Ника с собой взглянуть на дома, и, едва Ник оказался внутри, ему до боли в сердце захотелось отодрать доски, переехать и начать здесь жить. Он лазил по подвалам и чердакам, взбирался по черным лестницам, открывал кладовые, выглядывал во двор через окно мансарды, пока Уани в своем прекрасном костюме нетерпеливо расхаживал по гостиной, бренча ключами от машины. Ник смотрел на него с молчаливой мольбой, как ребенок, отчаянно надеющийся, что родители все же купят ему желанный подарок. Но дома снесли, и на месяц или два вышли на свет божий задние стены соседних домов, сотню лет не видавшие солнечных лучей; а потом на этом месте начал строиться дом, названный Уани словно стихотворение — «Баальбек». Более претенциозного и уродливого здания Ник в жизни не видывал. Он пытался что-то объяснить, но Уани со смехом отмахивался. И вот теперь этот чудовищный дом, словно собранный из детского конструктора, будет принадлежать ему «весь остаток жизни».

Свернув на Кенсингтон-Парк-Гарденс, Ник вспомнил, что говорил Уани о Джеральде, и пошел медленнее, сопротивляясь тревоге, понуждающей его ускорить шаг. Он страшился встречи с Джеральдом — при неудачах тот становился язвителен и вспыльчив. Как часто с ним бывало, Ник не совсем понимал, что ему полагается знать и что он знает на самом деле: слова «какой-то мухлеж» ему ровно ничего не объясняли. За «Рейнджровером», опершись на крышу припаркованной машины, стоял человек в рыжеватой кожаной куртке и разговаривал с водителем. Не прекращая разговор, он поднял глаза на Ника, окинул его оценивающим взглядом и снова отвернулся, решив, видимо, что Ник не представляет для него никакого интереса. Ник повернул к дому номер 48, оглянулся, шаря в карманах в поисках ключей, — незнакомец в рыжей куртке снова смотрел на него. Даже рот открыл, словно собирался его окликнуть, но промолчал — лишь как-то нехорошо усмехнулся. Тот, что сидел за рулем, передал ему в окно фотокамеру, парень в рыжей куртке приставил ее к глазу и за две секунды сделал три снимка. Ник застыл, завороженный неторопливыми щелчками камеры и изумленный собственными чувствами. Он чувствовал себя жертвой, в жизнь которой грубо вторглись, — и в то же время был польщен, хоть и понимал, что радоваться совершенно нечему: помимо всего прочего, репортеры понятия не имеют, кто он такой. Про себя он уже решил, что не ответит ни на один вопрос, однако, к его смущению, никаких вопросов ему не задали. Казалось, несколько веков прошло, прежде чем он открыл голубую дверь и вошел в дом.

В холле все было спокойно. Елена возилась на кухне, готовила обычный «полуторный ужин» — с отдельной порцией для Джеральда, словно для ребенка или больного: так бывало всегда, когда он задерживался на заседании.

— Вы не знаете, что происходит? — спросил Ник.

Елена, ожесточенно мявшая тесто, коротко ответила:

— Не знаю.

— Джеральд здесь?

— Ушел на работу.

— А, хорошо…

— А миз Фед наверху с лордом.

Елена прямо излучала негодование, и Ник не рискнул выяснять, негодует ли она на Джеральда, на его врагов или просто на всех, кто так или иначе замешан в этой истории.