Московское паломничество в их областной центр продолжалось. Но много хлопот доставлял новому директору характер Абрикосова - младшего: взрывной, неуравновешенный, даже высокомерный. Он, наверное, всю свою сознательную жизнь жил по принципу: "Я так хочу, как я скажу, так надо, так всегда будет". И на работу он ходил в джинсовом костюме, в теплой куртке Аляске с капюшоном, отделанным мехом, что для заместителя директора такого крупного предприятия было не совсем солидно. В обиходе был строгий костюм с галстуком.
Игорь был разведен. Жена жила где-то в Подмосковье, иногда он молча, среди недели, уезжал к ней на пару дней. Так и вчера, он зашел к директору, молча положил на стол заявление: "Прошу предоставить мне два дня отпуска за свой счет по семейным обстоятельствам", и молча, не дожидаясь директорского решения по своему заявлению, вышел из кабинета. Иван Егорович так и остался сидеть за своим столом с заявлением, написанным красивым, ровным почерком, в руках, глядя в спину уходящего Абрикосова.
- Привыкайте, Иван Егорович, - посоветовал заместитель Симаков, - это Игорек наш о сыне затосковал и о жене бывшей. Ее, рассказывают, с водителем папиным поймали. Вот и выслал ее Абрикосов - старший на сто первый километр. Но из души Игоря вырвать ее не смог. Иногда он как под гипнозом ходить начинает. Думает, думает, никого вокруг не замечает. Вот съездит, через пару дней совсем другим человеком вернется. Бывают же такие бабы. Чем она его присушила? С его возможностями по десять в день можно менять. Нет, оказывается, человеку нужна всего одна женщина. Его единственная женщина. А меняем мы их, наверно, только из-за самоутверждения, - Вячеслав Петрович заулыбался.
Захаров, покружив заявление в руках, молча подписал, положил в уже подписанные сегодня документы. В заботах прошел Новый год. Захаров за время вынужденного отпуска по-человечески соскучился по работе, по ежедневным делам, решениям, проблемам. Здесь, на заводе, он снова был на своем месте, чувствовал себя нужным людям.
Приближался день суда. Захаров внешне был спокоен, и адвокат Митин, и все его знакомые в прокуратуре, не только старые, но после назначения директором, стали появляться новые. Все в один голос говорили: "Процесс оправдательный". Но закон един для всех и процесс должен быть.
Только сон, сон из детства, ночью одиннадцатого января ему приснился снова: зима, вой вьюги, автоматные очереди, лай собак, редкие, сухие щелчки выстрелы наших винтовок и крик, женский крик "Люди! Люди помогите!". Иван Егорович проснулся в холодном поту, в ушах еще звучал женский голос. Голос тетки Дарьи он уже не мог вспомнить, только сознание подсказывало: это ее голос. Иван Егорович встал, 5.21 утра, еще рано, сон прошел. По многолетней привычке он не мог просто лежать в кровати. За долгие годы работы в партаппарате, когда в любое время ночи могли позвонить, поднять, Иван Егорович вставал быстро, без раскачки. Взял в тумбочке, стоявшей возле кровати градусник, сел в кресло, померил температуру - 36,8 С№, его нормальная рабочая температура. Во рту сухость, сердце учащенно билось. Иван Егорович выпил успокоительного, надел трико, тапочки и пошел на кухню готовить завтрак, бриться. Начинался новый рабочий день.
Весь этот день смутная тревога не покидала сердце Ивана Егоровича. Перед обедом он снова позвонил Митину. Даже, поколебавшись, позвонил в прокуратуру. Все было по-старому: дело уже в суде, никаких вновь открывшихся обстоятельств, на 12.00 часов назначено слушание дела.
"Неужели дядя Фокина - следователь Генпрокуратуры Гуров Юрий Анатольевич? Неужели он ведет свое тайное следствие? И узнал что-то, хотя Гуров сам прокурор и понимал, что это запрещено законом. Куклин в Москве. Его могли запугать, даже перекупить на свою сторону, и он рассказал про фотографии. Хотя это тоже бред, - подумал Иван Егорович, - ему еще жить, а его действия тоже тянут на уголовную статью. Куклин сам не видел и не уверен, толкал ли Виктор Фокина, испугался драки, высоты, он был в десяти метрах от них, а явной драки или борьбы не было на крыше точно. Да и почему спросят, если даже подтвердит Куклин, что видел драку, молчал на следствии. Боялся мести? А теперь испугался дядю Фокина из Генпрокуратуры? Нет! Нет, Куклин свое получил, он никогда не изменит свои показания. Он хитрый и осторожный, себе вредить не будет. Ерунда все это, - усмехнулся Захаров, - давно все стало бы известно в нашей областной прокуратуре. И следователь этот, Петров, успокоился, значит, ему звонили с обкома. Да, очень-очень часто дела у нас в стране делаются или перестают делать после всего одного звонка и речи в несколько слов".
Читать дальше