Юрий Вахтин - Приговор

Виктор посмотрел на часы - 3.30. Через четыре часа тридцать три минуты придет Женя, Евгения Ивановна, женщина, которую мужчины и заключенные, и вольные всегда провожают взглядом. И женщина, которая не равнодушна к тебе, Захаров. Что тебе еще нужно?

- Кто ты? - говорил ему капитан Величко, опер хозобслуги. - На воле ты в богеме значился, а здесь ты ноль, ноль без палочки. И при желании из тебя могут даже пидора сделать.

- Причем здесь мой отец? Какая богема? - у Виктора даже кулаки сжались.

- Ты кулаки побереги, Захаров, - кум явно издевался над Виктором, хотел завести. - Может, и меня грохнуть хочешь как своего друга. Он тоже правду тебе говорил. Но вы, правдолюбец Захаров, не любите этой правды, когда она против вашего мнения. Ты свою правду любишь. Но здесь у нас другая правда. Конечно, папаша подсуетился, и тебе сам "хозяин" руку пожимает, но малейший косяк с твоей стороны и пойдешь на зону, а там папа далеко. Понял, Захаров, днем и ночью за тобой мои глаза смотреть будут, и слушать мои уши. Иди.

- Не боитесь, гражданин начальник, я "хозяину" все настучу, мне можно - я "папин сынок".

- Кто тебе поверит, Захаров? Как бы ни относился "хозяин" к твоему отцу, но поверит он мне. Ты так ничего и не понял. Идите, осужденный Захаров! Вы свободны.

Виктор почему-то вспомнил этот разговор с капитаном Величко - опером, курирующем хозобслугу СИЗО. С первых дней его зачисления в отряд хозобслуги Величко открыто проявлял свою неприязнь к Виктору. Придирался по всяким мелочам. Виктор не стал говорить об этом отцу во время их свиданий. Месяца через четыре Величко зашел на пищеблок. Виктор был один, он писал раскладку, но увлекся пришедшим в голову четверостишием, подбирал рифму, писал продолжение и не услышал, как вошел Величко и стал за спиной. И только запах одеколона выдал его присутствие. Капитан был чистюля, и от него всегда пахло дорогим, явно не советским одеколоном. Виктор вскочил на ноги. Величко положил ему руку на плечо, но как-то мягко, по-доброму. Молча пошел, у входной двери он остановился, повернул голову и сказал:

- А ты ничего, Виктор Захаров. Мужик!

Что хотел сказать этим капитан? Может, он специально давил на него, ожидал, что Виктор все расскажет отцу? Или пойдет к Молодцову просить защиты? Но Виктор молчал и этим явно обескуражил опера, уверенного в обратном. Со временем их отношения наладились.

- Стучать не буду, гражданин начальник, - прямо сказал Виктор капитану при его очередном посещении пищеблока.

- Стучать? Ты что, Витюшка! Мы же одно дело делаем. Ты, бугор, поддерживаешь на кухне порядок, а я отвечаю за этот порядок. Это моя работа. Стучать мне не надо, Витя, ты делай свою работу, добросовестно делай, а мне стукнут, ты не волнуйся. Ко мне за этим в очередь записываются, - Величко улыбнулся. - Это моя работа. Но я таких людей презираю.

Больше на эту тему с капитаном Величко у Виктора разговора не было. Он приходил, задавал вопросы по делу, но никогда о ком-то из осужденных пищеблока или отряда.

"И ты, Виктор Захаров, ноль без палочки, еще выделываешься. Тебе уделяет внимание женщина, взять которую просто за руку для очень многих предел фантазий. А ты строишь из себя... Кого? Зачем?.. Спать, хоть час, полтора. Обязательно спать, - сказал себе Виктор. - Мама Женя не любит, когда у меня красные невыспавшиеся глаза".

Утром, в 8.03, как по расписанию, повара шутили: "можно сверять часы", Евгения Ивановна Чайкина, завпроизводством пищеблока СИЗО зашла в свой рабочий кабинет. Виктор подошел к двери, постучал.

- Да, - услышав голос за дверью, Виктор вошел.

- Доброе утро, Евгения Ивановна.

- Привет, бугор. Что такой кислый? Дождь добивает? - Женя хитро улыбнулась, сузив свои голубые бездонные глаза. - Что молчишь? Я тоже...

Виктор не понял даже, как все произошло. Женя стояла в шаге, уже переодетая в белый халат. Такая женственная, такая близкая-близкая. Виктор обнял ее за талию, прижал к себе и начал страстно целовать шею, щеки, губы, глаза. От близости и запаха женского тела, от нежного запаха духов у него закружилась голова.

- Ты что? Ты с ума сошел? Дурачок мой сумасшедший, - шептала Женя, крепче прижимаясь к Виктору. - Я же говорю, дождь давит...

Они очнулись от стука тяжелой железной входной двери в коридоре пищеблока. Женя быстро привела в порядок одежду, сбившиеся волосы. Виктор отскочил к двери кабинета, стал спиной к Евгении Ивановне. Лицо его горело. В голове стучал молоток: тук - тук - тук. "Это не молоток, это сердце", - словно приходя в сознание, подумал Виктор.