Юрий Вахтин - Приговор

Почти всегда в своих мыслях даже после всей трагедии Виктор невольно оправдывал Вику и обвинял больше Лобова. Опытный ловелас обманул запутавшуюся в себе девушку. Любовь слепа, и нет предела прощению для любящего сердца. Но письма нет и, скорее всего, никогда не будет, хотя Виктор каждый раз, приходя с работы, с невольной дрожью брал оставленные дневальным письма на своей подушке. Письма от друзей, но никогда от Вики. Когда Галина на свидании сообщила ему, что Вика оставила ребенка в роддоме, Виктор вначале не мог поверить. Вика, которая с таким жаром, с таким азартом рассуждала о жизни, о смысле жизни и роли человека в его судьбе. Вика, которой он восхищался год назад, Вика, которая со слезами на глазах рассказывала о своем полуголодном детстве, о том, как росла, не зная и даже не видя отца, и когда даже элементарное для нормальной жизни в их семье приходилось экономить. Она не могла так поступить. Та, его Вика. Вика, которой он верил и которую любил; та, которая еще, наверное, не забыта его сердцем до конца.

В тот же день, придя со свидания, Виктор написал два четверостишия.

И все, как отрезало. Ни строчки, чтобы развить, продолжить эту тему. А нужны ли они еще, строчки? Этими восемью короткими строчками, наверное, он сказал все... Выразил всю боль, что была, в его душе даже не осталось места для памяти о Вике. Виктор врал себе. Это было написано спонтанно, под впечатлением от известия об оставленном ребенке. Выходит, он совсем не знал свою Вику, а была ли она его хотя бы час, хотя бы минуту. Его было только тело в часы их свиданий, а душа? Где была ее душа? Память не может выбросить из сердца боль, время способно лишь заглушить эту боль. Но жизнь продолжается, то, что вчера было мечтой, завтра может стать черной пустотой в душе. Так было, так будет.

Раздача завтрака уже завершалась, рабочие на коридорах собирали, носили посуду на посудомойку. Редкие минуты, когда можно перевести дыхание, на часах 7.45, через 18 минут приходит Евгения Ивановна. Она всегда пунктуальна, и если в 8.03 ее нет на пищеблоке, значит, что-то произошло. Виктор сидел за столом в предскладском помещении, с утра в голове засело четверостишие:

На улице с утра действительно шел дождь. Виктор пытался развить, продолжить мысль, но ничего не выходило. Он, наклонившись над столом, подбирал четверостишье - почему даже природа устает, а человеческая душа нет? Евгения Ивановна вошла совсем неслышно. Она, наверное, стояла несколько секунд, ожидая, что Виктор увидит ее. Виктор услышал приближающиеся шаги, спрятал исписанный листок под дуршлаг.

- Привет, бугор, что пишем с утра? Раскладку? - голос Евгении Ивановны не располагал к шуткам.

Виктор встал, выпрямился:

- Это личное, извините, Евгения Ивановна.

- Личное будет на воле. Здесь, на пищеблоке, пока я отвечаю за своих заключенных. Покажите, пожалуйста, осужденный Захаров.

Виктор понял, что подумала Евгения Ивановна, она и вопрос задала про раскладку, но имела в виду не раскладку продуктов. Не было смысла прятаться. Виктор протянул исписанный листок:

- Смотрите, пожалуйста, Евгения Ивановна. Это стихи, мои стихи... Стихи писать осужденным в свободное время не запрещается?

Виктор повернулся, пошел в склад, открыл холодильник, перевесил остаток мяса, записал, взял кастрюльку с хлорным раствором, хотел протереть опустевший холодильник. Евгения Ивановна, видимо, прочитала исписанный листок, стояла в дверях склада и смотрела на Виктора.

- Да ты поэт, Захаров, - по интонации голоса Виктор понял, Евгения Ивановна хочет сгладить инцидент, словно ничего не произошло.

Но он, словно не слыша слов заведующей, взял тряпку и начал протирать холодильную камеру хлористым раствором.

- Вить, извини, пожалуйста, - уже совсем другим, мирным голосом проговорила Евгения Ивановна. - Я понимаю твою обиду, но и ты пойми меня. За десять лет работы на пищеблоке я всяких поэтов здесь видела, и доносы на меня в оперчасть писали в стихах, и проверяли мою нравственность, деньги, подарки предлагали, даже в любви на коленях клялись. Всякое пришлось увидеть. Извините, Виктор Иванович, - улыбнувшись, шутливым тоном еще раз попросила Евгения Ивановна.