Эмилия Пардо Басан: Рассказы

Ах, мама, я думаю о ней с того момента, как увидел ее. Я не могу жить без нее. Раньше я был влюблен в луг, в небо, в деревья. Теперь все мне докучает, все меня отталкивает. Мама, избавь меня от этого зла, мне так грустно, будто моя жизнь подходит к концу.

Вы бы предположили, конечно, что бедная мышка сделала это, чтобы отвлечь свое дитя и успокоить его.

Чтобы он все-таки взялся за ум, она отвела его к своим родственникам, молодым, богатым и почтенным, которые жили, наслаждаясь, в амбаре, полном пшеничных зерен, но мышонок там, среди груды зерен в темном амбаре, смертельно скучал, ему не хватало зеленого луга, сверкающего под солнцем, и белой кошечки. Ведь несколько раз он уже видел, как она, легкой походкой, играючи, шла, устремив свой взгляд на вершины деревьев, мышонок чувствовал, как в нем снова пробуждается жизнь и душа словно летит, да, душа, ибо даже животных переполняет любовь, душа летит за этими колдовскими зелеными глазами.

Мышь-мать, видя все это, не могла ни на минуту отлучиться и оставить своего сына одного, но ей нужно было охотиться, искать пропитание для семьи, как-то раз утром, пробудившись рано, она покинула свою норку, до того, как рассветет, мышонок, грустный, задумчивый, сидел у входа и смотрел, как понемногу начинает светать.

Горизонт украсила тонкая золотая ниточка, дымка понемногу стала исчезать, и ее поглотила чистая синева небес, где взошло солнце, как бледно-золотая роза, и птицы поприветствовали его гимном радости, весело ликуя, а по траве, украшенной росой, будто бриллиантовой сетью, шла прекрасная белая кошка, так аристократически-изысканно, так грациозно, так осторожно.

Мышонок радостно вскрикнул, кошка смотрела на него, казалось, что она звала его, приглашала его спуститься. «Хочешь поиграть со мной?» — спросил он ее, забыв обо всех материнских наставлений, не раздумывая ни минуты. «Спускайся», — казалось, что таков был ответ таинственных кошачьих глаз.

Мышонок стремглав бросился вниз, пьяный от счастья, и началась игра, состоящая из бесконечных перебежек и прыжков. Кошка притворялась, что убегает, и пряталась среди ветвей ивы и ракиты, когда мышонок уставал ее преследовать, она позволяла уронить себя на мягкий ковер луга, легко ударяла мышонка своими бархатными лапками, в которых скрывались острые когти, он, шутя, их отталкивал, сжимал, резвясь в восхитительной путанице и невыразимом смешении жестокости и сладости.

И никогда не знал мышонок заранее, ударят ли его нежно и ласково или жестоко и презрительно, он готов был увидеть в любимых глазах сфинкса как обилие сладострастия и столько вспышки смеха, как и проблески суровости, и темное и жестокое сияния. Но раз он заметил, как дернулись мягкие лапы, и увидел, как под бархатной кожей блеснули стальные когти. Но странно! Не успел он поразмыслить о таких тревожных вещах, как к нему снова закрыл веки и снова весело и радостно продолжил играть с белой кошечкой.

И играли они, даже когда после полудня вернулась мышь-мать и увидела, что ее сын лежит бок о бок с монстром. Плача, отчаянно, издалека она прокричала ему: «Сын мой, ты погибнешь!» Мышонок же не делал ничего предосудительного. Да и до наставлений было ли ему! Он вознесся на седьмое небо, никогда так игра его не зачаровывала. Кошка же начала уставать и думать, не тратит ли она время зря, играя с жалким мышонком, замечая, что солнце уже начало садиться, не меняя тона, как всегда весело и игриво, как ни в чем не бывало, повернулась она к мышонку и вонзила в него свои острые зубы, подбросила его в воздух, трепещущего, умирающего, чтобы поймать его тельце своими острыми когтями, выставленными со свирепой жестокостью.

И когда кровавое марево начало застилать глаза несчастного, его разум утонул в предсмертном бреду, он прошептал: «Ты еще со мной поиграешь, белая кошечка?»

И не нужно было его матери оплакивать наивного мышонка! Он умер таким счастливым, в миг такого наслаждения!

Юный индийский принц Юдистира, уже знаменитый, любимый своими подданным за отвагу и справедливость, наводящий ужас на врагов Панхалы, иногда пребывал в глубокой скорби из-за того, что полагал, что его конец близок и он умрет насильственной смертью. Гений во сне предсказал это ему, и Юдистира в середине жизни полубога, всегда победоносного и всегда обожаемого женщинами и народом, так что в нем видели воплощение Брахмы, затаил в себе страх, и каждый день, просыпаясь, спрашивал себя, не будет ли он последним.