Виталий Безруков - Есенин

— Я сегодня уезжаю, сынок! — шепчет Есенин спящему малышу. — Уезжаю! — И, словно услышав прощальные отцовские слова, Юрик нахмурился во сне.

— Да, я вот деньги принес! — спохватился Есенин. Он достал из кармана деньги и протянул Анне.

— Возьми! Для сына возьми… У меня еще есть!.. Прости меня, Аня, за все прости! — поцеловал он заплаканное лицо Изрядновой.

— Да за что, Сереженька? Ведь я счастливая: сын у нас растет! Твой сын! Юрий Есенин! Чего мне еще от жизни надо?

— Юрка — мой! Береги его… Они не простят вам меня, что Есенин он… Боюсь за вас! — Он надел шубу, взял шапку и, обняв на прощанье Анну, еще раз взглянул на спящего сына: «Прости, сынок!»

— Никому не говори, что я у вас был, бумаги свои жег, а то замучают, звери! Они никого не пощадят, запомни! Ну все, Аня, присядем на дорожку!

Они молча посидели немного, и Есенин решительно пошел к двери.

— С Богом, Сереженька! — перекрестила его Изряднова и долго еще стояла в дверях, глядя, как снег заметает его следы.

По снежному двору чьи-то ноги уже протоптали узкую тропу. Легкой походкой Есенин направился на Садовую: шуба нараспашку; шапка чуть сдвинута на затылок. Снег слегка поскрипывал под ногами. Выйдя на Пречистенку, он увидел одиноко стоящего извозчика, всего запорошенного снегом. Подойдя к нему, хлопнул по спине:

— Не спи, замерзнешь!.. Ба, да это опять ты?.. — воскликнул Сергей, когда извозчик обернулся. — Нет! К тебе не сяду, денег с меня не берешь! — засмеялся и пошел дальше.

Извозчик тронул лошадь и догнал Есенина.

— Садись, Сергей Ляксандрыч! — обрадовался он Есенину, как родному. — Возьму таперича, мил человек, сколь дать, столь и возьму!

Есенин стряхнул шапкой снег с сиденья и, усевшись, достал деньги.

— Вот, сразу возьми, чтобы я не забыл. На вокзал отвезешь, только сначала — за вещами, тут недалеко — заскочим.

— Потом с деньгами-то! Потом! — Извозчик дернул вожжами. — Но, милай! Не спи, замерзнешь! — Санки быстро понеслись по заснеженной улице.

Софья в ужасе отпрянула в сторону, когда увидела в дверях Есенина. Ни слова не говоря, он прошел в комнату, достал чемодан и стал укладывать в него свои вещи. Из соседней комнаты вышла Шурка, сестренка его младшая, и бросилась брату на шею:

— Сережа, здравствуй, родной! Радость-то какая! Ты уже выписался из больницы, да?

Но Есенин, не обращая внимания на ее вопросы, достал деньги.

— Вот, на. Завтра же переберись к Катьке, у нее живи! Я уезжаю надолго. — Он захлопнул чемодан. — В Ленинграде буду жить! А это, — достал он бумагу, — чек на семьсот пятьдесят рублей, передашь Наседкину, пусть получит и мне вышлет, адрес я пришлю.

Сергей огляделся — не оставил ли чего, увидел на шкафу свой бюст, что Коненков вырезал из дерева, усмехнулся:

— Голову мою забери! Тебе дарю, Шурка! — Подхватив под мышку гармонь, Есенин взял в обе руки по чемодану и толкнул плечом дверь: — Ладно, адью!

Когда он вышел из квартиры, Шура с Соней, с трудом отворив дверь, выбрались на балкон. Снег кружил большими хлопьями, и они увидели, как у парадного извозчик и Есенин устанавливают в санки чемоданы. Софья зябко передернула плечами и вернулась в комнату, а сестренка, словно почувствовав что-то страшное, отчаянно закричала, преодолевая подступившие к горлу слезы:

— Прощай, Сергей! Про-о-о-ощай!

Есенин, услыхав родной голос, поднял голову, улыбнулся сестре своей светлой улыбкой, помахал рукой, и санки скрылись, увозя Есенина в ночную метель.

На Ленинградском вокзале, пройдя сквозь толпу разношерстной публики, Есенин вышел на перрон:

— Ну и гнал ты, отец! Успели! Вон он, мой вагон! — сказал он извозчику, несшему за ним чемоданы. — Фу, жарко! — снял шапку Есенин, предъявляя проводнику билет.

— Все правильно, проходите, товарищ! — проверив, возвратил обратно билет проводник.

— Ты, отец, затащи пока чемоданы. А я покурю…

Извозчик вошел в вагон.

Есенин закурил и огляделся. На перроне толпилось множество отъезжающих делегатов съезда. Некоторые из них, узнав Есенина, здоровались, кивнув, другие делали вид, что не узнали. Мелькало много чекистских кожанок; среди них Есенин приметил и своего преследователя. «Так! И ты уже здесь», — мелькнуло в голове.

— Все уложил, Сергей Ляксандрыч! — вышел из вагона извозчик.

Есенин щедро расплатился с ним. Извозчик поклонился, сняв шапку:

— Ну, счастливо добраться тебе, добрая душа! Прощайте!

— Ты что это шапку ломаешь, как перед барином? — засмеялся Есенин и протянул руку: — Прощай, отец!