Дорис Лессинг - Великие мечты

Сильвия попросила одну старую негритянку описать засуху, которая случилась в давние времена, когда эта старуха была еще девочкой. На ломаном английском, запинаясь, старая женщина составила несколько фраз, и Сильвия вызвала другую свою ученицу, чтобы та повторила рассказ на более правильном английском. Та далекая засуха мало чем отличалась от нынешней. Старуха сказала, что белое правительство раздавало в засушливых районах маис, и некоторые ученики одобрительно захлопали в ладони, что можно было расценить и как критику в адрес нового, черного правительства. Когда рассказ был закончен, Сильвия велела тем, кто умел писать, записать то, что они запомнили, а тем, кто не умел, составить устный рассказ к завтрашнему дню.

И вот уже половина третьего. Сильвия похвалила старую женщину, рассказавшую о засухе, сказала спасибо остальным ученикам, которых было около сотни, и вместе с Эдной пошла обратно к дому. Сейчас они сядут за стол, чтобы выпить по чашке чаю, и у них будет время поговорить, наконец-то Эдна выскажет все, что у нее на душе… но, как ни странно, оказалось, что потребность выговориться и быть услышанной исчезла.

Сильвия сказала:

— Они такие хорошие люди. Невыносимо смотреть, как бездарно проходит их жизнь.

Они стояли перед домом, около машины.

— Да, — согласилась Эдна, — наверное, все мы могли бы стать лучше, будь у нас такая возможность.

По пристальному взгляду Сильвии она поняла, что люди не ожидают от нее высказываний подобного рода. А почему нет? Чем она хуже?

— Хотите, я помогу вам как-нибудь? С вашими уроками или в больнице?

— О да, конечно!

— Только скажите, когда вам что-нибудь понадобится. — Эдна села в кабину и уехала с ощущением, что ею сделан шаг в некое новое измерение.

Она не знала, что если бы спросила у Сильвии: «Можно мне начать прямо сейчас?» — то услышала бы: «Да, пожалуйста, пойдемте, поможете мне с тяжелым больным, у него малярия, и беднягу так трясет, что его надо все время держать». Но Сильвия решила, что Эдна предлагала помощь только из вежливости, и больше не вспоминала об этом разговоре.

Что же касается Эдны, то ей всю жизнь казалось, будто она упустила какой-то шанс, что перед ней была открыта дверь, но она не увидела или не захотела этого увидеть. Как-то неловко, конечно, она столько лет насмехалась над разного рода благодетелями и благодетельницами, и вдруг самой стать одной из них… И тем не менее она предложила помощь, и предложила искренне. На мгновение она перестала быть той Эдной Пайн, какой знала себя, и превратилась в кого-то очень отличного от нее. Она не рассказывала Седрику о том, что возила чернокожую женщину в больницу: муж, наверное, станет ворчать насчет бензина, который стало так трудно доставать. Но зато упомянула, что видела ту деревню, в которой встречаются вещи, украденные из недостроенной больницы.

— Вот и ладно, — отозвался Седрик. — Пусть люди пользуются, а так все сгнило бы без толку.

Господин Эдвард Пхири, школьный инспектор, написал директору средней школы в Квадере, что он прибудет в девять часов утра и разделит с ним и остальными сотрудниками школы обед. Его «мерседес», купленный из третьих рук (господин Пхири не являлся министром и, соответственно, не был достоин нового автомобиля), сломался недалеко от поворота на ферму Пайнов. Он бросил машину и в дурном расположении духа преодолел несколько сот ярдов до фермы. Там он застал Седрика и его жену за завтраком. Господин Пхири представился, сказал, что ему нужно позвонить господину Мандизи из «точки роста», попросить, чтобы за ним прислали машину и отвезли в школу, но в ответ услышал, что телефонная линия не работает уже месяц.

— Тогда почему ее не починили?

— Боюсь, этот вопрос вам следует адресовать министру связи. Телефонные линии в нашем районе ломаются постоянно, а ремонт длится неделями, — сказала Эдна, но господин Пхири смотрел на мужа: вести беседу — дело мужчины. Седрик, по-видимому, не чувствовал за собой такой обязанности и молчал.

Господин Пхири осмотрел стол, накрытый для завтрака.

— Вы поздно завтракаете. Я свой завтрак съел уже несколько часов назад.

Эдна ответила тем же обвиняющим голосом:

— Седрик уехал в поле в самом начале шестого. Еще и не рассвело толком. Не желаете присесть? Выпить чаю или позавтракать второй раз?

Господин Пхири сел. Его настроение заметно улучшилось.

— Благодарю за приглашение, я бы не отказался перекусить. Но я с удивлением услышал, что вы начинаете работу так рано, — обратился он к Седрику. — У меня сложилось впечатление, что вы, белые фермеры, не слишком усердствуете.