Дорис Лессинг - Великие мечты

— Что ж, хорошо было перекусить тут у вас, — сказал Джонни.

— Ничего хорошего! — воскликнула Сильвия со слезами в голосе. — С чего я взяла, будто с вами можно о чем-то серьезно говорить?

Двое мужчин ушли. Эндрю и Софи тоже ушли, обняв друг друга за талию. Сардоническая улыбка Колина при виде этого проявления близости не осталась незамеченной ни сладкой парочкой, ни остальными.

Сильвия продолжила собрание:

— Возвращаясь к теме: у нас создан комитет. Пока там только врачи, но мы планируем расширяться.

— Запиши туда нас всех, — сказал Колин, — но будь готова найти стекло в своем вине или лягушек в почтовом ящике.

Сильвия на ходу приобняла Юлию и ушла.

— Вам не кажется странным, что глупые люди обладают такой властью? — спросила Юлия чуть не плача — из-за того, что Сильвия с ней так равнодушно попрощалась.

— Нет, — ответил Колин.

— Нет, — сказала Фрэнсис.

— Нет, — сказал Вильгельм Штайн.

— Нет, — сказал и Руперт.

— Но это же Англия, это — Англия… — недоумевала Юлия.

Вильгельм положил ей на плечи руку и повел Юлию из кухни наверх.

Теперь на кухне сидели Фрэнсис и Руперт, Колин и собака. Небольшой нюанс: Руперт хотел остаться на ночь, и Фрэнсис хотела, чтобы он остался, но боялась — ничего не могла поделать с собой — реакции Колина.

— Ну что ж, — вздохнул Колин, и было видно, что он говорит с усилием. — Пора спать, пожалуй. — То есть дал им разрешение. Он начал дразнить собаку, пока та не залаяла. — Конечно, последнее слово всегда за тобой, — сказал он Злюке.

Через пару недель Фрэнсис с Рупертом, Юлия и Вильгельм, а также Колин присутствовали на митинге, созванном молодыми врачами. Всего собралось человек двести. Встречу открыла Сильвия; она хорошо говорила. Затем выступали другие люди. О митинге прослышала оппозиция и прислала группу из тридцати человек, которые не переставая свистели, топали, кричали: «Фашисты! Поборники войны! ЦРУ!» Среди них были и сотрудники «Дефендера». Когда наши герои покидали митинг, какие-то юнцы на выходе ухватили Вильгельма Штайна за пальто и толкнули его на перила. Колин тут же бросился на них, завязалась драка. Вильгельм был потрясен, сперва думали, что этим дело и ограничилось, но оказалось, что у него сломаны ребра. Его привезли в дом Юлии и уложили в постель.

— Итак, моя дорогая, — сказал он вдруг постаревшим голосом. — Итак, моя дорогая Юлия, я добился недостижимого: наконец-то я живу вместе с тобой.

В тот раз остальные Ленноксы впервые услышали о его желании переехать к ним в дом.

Его поместили в комнату, которую когда-то занимал Эндрю, и Юлия показала себя преданной, хотя и строгой сиделкой. Вильгельму все это было глубоко неприятно, поскольку он всегда считал себя кавалером Юлии, ее поклонником. И Колин тоже, этот колючий молодой человек, удивил всех и себя в том числе, продемонстрировав заботливое внимание по отношению к старику. Он сидел с Вильгельмом и рассказывал ему истории из своей «опасной жизни в соседнем парке и ближайших пабах», в которых Злюка фигурировал в роли чуть ли не собаки Баскервилей. Вильгельм смеялся и умолял Колина прекратить, потому что у него болели ребра.

Пришел доктор Лехман и сказал Фрэнсис, Юлии и Колину, что старик вряд ли протянет долго.

— Такие падения в его возрасте не проходят бесследно.

Он предписал Вильгельму успокоительное и несколько видов таблеток для Юлии, которой он наконец разрешил считать себя старой.

Фрэнсис и Руперт потребовали в «Дефендере» права высказать свою точку зрения на движение за одностороннее разоружение и написали статью, которая вызвала ответный поток писем, почти все из которых были негодующими. В редакции «Дефендера» атмосфера накалилась до предела, Фрэнсис с Рупертом стали находить на своих рабочих столах гневные записки, иногда анонимные. Они поняли, что обращенная на них ярость слишком глубоко укоренилась в какой-то части коллективного подсознания, чтобы пытаться урезонить недовольных. Дело было вовсе не в том, защищать население или нет: почти никто из противников Фрэнсис и Руперта в сути вопроса не разбирался. В общем, в «Дефендере» стало очень неуютно. Они решили уйти — уйти гораздо раньше, чем их обоих это устраивало. Но просто они оказались не в том месте. Фрэнсис решила, что с самого начала эта газета была не для нее. И все эти длинные рассудительные статьи на социальные темы? Да любой другой журналист мог бы написать их, Фрэнсис была в этом уверена. Руперт почти сразу же нашел работу в другой газете, которую типичный последователь «Дефендера» назвал бы фашистской, но население причисляло ее к тори.