Иэн Макьюэн - Первая любовь, последнее помазание

— Нет здесь никаких бабочек, да?

Ее голос чуть не сорвался в конце от подкатывавших рыданий. Я начал говорить, что сегодня для них, наверное, слишком жарко. Но она не слушала, всхлипывая.

— Ты сказал неправду, здесь нет бабочек, ты сказал неправду.

Всхлипы перешли в унылый и омерзительный плач, во время которого Джейн пыталась высвободить свою руку из моей. На уговоры не реагировала. Я стиснул кулак и потащил ее в тоннель. Она завизжала пронзительно и безостановочно; подхваченный эхом, визг заполнил собой весь тоннель, всю мою голову. Я попеременно то нес, то волок ее почти до середины тоннеля. И там визг внезапно потонул в грохоте проходившего над нами поезда, от которого содрогнулись земля и воздух. Поезд проходил долго. Я сжимал ее руки, вытянутые по швам, но она не сопротивлялась — гул ее оглоушил. Когда последний раскат затих, она сказала как зомби:

— Я хочу к маме.

Я расстегнул ширинку. Не знаю, увидела ли она в темноте, что к ней оттуда потянулось.

— Тронь, — сказал я и слегка тряхнул ее за плечи.

Она не пошевелилась, и я снова ее тряхнул.

— Тронь меня, ну. Что тут непонятного?

Ничего такого я не просил. На этот раз взял ее обеими руками и, тряхнув с силой, крикнул:

— Тронь, тронь!

Она протянула руку и едва скользнула пальцами по уздечке. Этого хватило. Я согнулся и кончил, я кончил себе на ладонь. Оргазм, как поезд, проходил долго, пока все из меня не выплеснулось. Все время, проведенное наедине с собой, все часы одиноких прогулок, все мысли, которые когда-либо думал, — все теперь было у меня на ладони. Когда гейзер иссяк, я еще несколько минут стоял в этой позе, согнувшись, с чашей сложенной пятерни перед собой. В голове прояснилось, тело обмякло, и я забыл обо всем. Потом лег на живот, дотянулся до канала и сполоснул руку. Трудно было отмыть эту дрянь в холодной воде. Она налипла на пальцы, как пленка. Я отдирал ее по частям. Потом вспомнил про девочку — ее не было рядом. Я не мог допустить, чтобы она убежала домой после случившегося. Ее надо остановить. Я встал и увидел детский силуэт на фоне яркого выхода из тоннеля. Она медленно, как заколдованная, брела по краю канала. Я побежал, но не мог быстро, потому что не видел тропы перед собой. И чем ближе к слепящему свету в конце тоннеля, тем хуже видел тропу. Джейн была почти у самого выхода. Услышав за спиной шаги, она обернулась и издала звук, похожий на громкую икоту. Потом начала бежать, но тут же оступилась. С моего места было не разобрать, что произошло, — просто ее силуэт на фоне неба внезапно нырнул во тьму. Она лежала лицом вниз, когда я подбежал, левая нога сползла с троны и почти касалась воды. Падая, она ударилась головой, и над правым глазом синела шишка. Правая рука была вытянута вперед и совсем чуть-чуть не доставала до света. Я наклонился к ее лицу и послушал дыхание. Оно было глубоким и ровным. Глаза были сомкнуты, а ресницы — все еще влажными от слез. Дотрагиваться до нее не хотелось, это желание тоже выплеснулось из меня в канал. Я смахнул грязь с ее лица и отряхнул сзади платьице.

— Глупенькая, — сказал я. — Откуда здесь бабочки.

Потом я осторожно ее приподнял и, стараясь не разбудить, тихо опустил в канал.

Обычно я сижу на ступенях библиотеки — по-моему, это лучше, чем сидеть внутри с книгами. Снаружи можно большему научиться. Я и сейчас здесь сижу, в воскресенье вечером, успокаиваясь, поджидая, когда пульс вернется к своему обычному ритму. Снова и снова проигрываю в голове все, что произошло, и как мне следовало поступить. Вижу, как скользит по асфальту камушек и как я ловко, даже глазом не поведя, останавливаю его подошвой. Тут надо было медленно к ним повернуться, встретить аплодисменты отсутствующей улыбкой. Потом пнуть камушек назад или лучше перешагнуть через него и запросто направиться к ним и потом, когда вбросят мяч, быть с ними, одним из них, в команде. Мы бы гоняли на улице в футбол чуть ли не каждый вечер, и я бы запомнил их имена, а они — мое. Днем я бы видел их в городе, и они бы окликали меня через улицу, переходили дорогу и останавливались поболтать. В конце игры кто-то всегда подходил бы и хлопал меня по плечу:

— Значит, до завтра…

— Да, до завтра.

Мы бы устраивали совместные попойки, когда они вырастут, и мне наконец пришлось бы полюбить пиво. Я встаю и медленно иду обратно тем же путем, каким пришел сюда. Не бывать мне членом футбольной команды. Возможности так же редки, как бабочки. Только протянешь руку — а их и след простыл. Вот улица, на которой они играли. Теперь она пуста, а камушек, остановленный моей подошвой, так и лежит посреди дороги. Я подбираю его, кладу в карман и ускоряю шаг, чтобы не пропустить встречу.