Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой

По вечерам, часов с пяти, я заходил к своему другу, заместителю главного редактора «Кулака» Сережке Татаровичу. У него уже шел процесс…

Самое главное, когда выпиваешь с Сережкой, — не останавливать его речь. Иначе Сережка обижается. А тост его может длиться час, два, три. Сережка родился и вырос в Грузии.

Я выпивал с ним в пять-шесть часов вечера. Потом уходил либо домой, либо на встречу с очередной «звездой». Когда приходил на следующий день на работу, наша коммерческая богиня Ленка (она же секретарь главного редактора Алексея Леонардовича Конева) начинала мне рассказывать:

— Серега выбил ногой дверь в кабинете Лохматенко; Серега набил морду Арону Дваскину, назвав его лже-русским патриотом…

И т. д.

Меня эти рассказы поражали. Мы выпивали с Серегой всегда тихо и мирно. Интеллигентнее друга, чем он, у меня не было и нет. Когда я спрашивал его о том, что было вчера, он отвечал кротко и печально:

— Не помню. Кажется, день прошел прилично.

Может, Ленка все придумывала? Или преувеличивала?

Иногда к нам в гости забегал офицер налоговой полиции Санек Саньков. Он тоже раньше работал в «Кулаке» корреспондентом. А потом сделал фантастическую, весьма нетривиальную карьеру — двоюродный дядя устроил его в налоговую полицию, в Пресс-центр. Санек получал на работе офицерский паек — консервы, колбаску… Все тащил в родную «кулачную» редакцию.

Выпив, Санек произносил (в разных вариациях) один и тот же монолог. Это зависело от количества принятого на грудь и от того, какое у него настроение. Но тема — повторю! — доминировала всегда одна.

— Идеальным я представляю следующее общество, — рассуждал Сашка, — мы, пацаны, мужики, живем на земле, радуемся, созидательно трудимся, облагораживаем своим присутствием мир, а эти твари (так, извините, Саньков называл женщин) сидят в мрачных подвалах и молчат. Когда нам нужно утихомирить свою голодную похоть, мы шарим рукой в подвале, достаем за волосы этих тварей, утихомириваем похоть, а этих тварей опять опускаем в подвал.

Санек был два раза женат. Когда он вспоминал про своих жен, у меня возникало ощущение, что он вспоминал о двух «ходках» на зону…

Я с Сашкой всегда спорил до хрипоты, зная, что у меня жена, например, святая, но переубедить товарища не мог.

— Только мы, мужики, облагораживаем мир, — не сдавался Саньков.

…Другой мой друг — Серега Грушин — так «облагородил» мир, что в итоге все-таки сел. Посадили его в СИЗО «Матросская тишина». Но не за угнанные машины, а за пьяную драку — он напился в кабаке и полез с кулаками на уроженцев Кавказа. Одному из них по дури Груша сломал нос.

Поначалу он был немного напуган — все-таки первая ходка. Но в тюрьме его приняли на удивленье хорошо. Когда вошел в камеру — о нем уже все знали. Знали, что арестовали за драку, а «специализируется» на машинах, что служил в Афгане. Кто-то с воли передал информацию.

Смотрящий — молодой, но ранний авторитет Паша Тайганов по прозвищу «Тайга» — определил ему место «на пальме», на втором этаже.

В криминальные дела Сережка особенно не лез, с блатными держался на почтенном расстоянии, простым и достойным званием «мужика» был доволен.

В тюрьме он не терял чувства юмора, радовался письмам из дома — писала ему в основном сестра Лариска, да и мать с отцом, конечно. Я тоже иногда писал, но не так часто, как ему бы хотелось.

Как-то один восемнадцатилетний отморозок из Днепропетровска Петр, оказавшийся почему-то в московском СИЗО, полез к нему с агрессивными расспросами:

— Слушай, Груша, а шо ты на пальму залез, давай постелями поменяемся.

— Постели — это у пидоров, — сказал Серега, а у меня шконка. Понял?

— Не-а, не понял. А, может, ты и есть пидор?

Груша слез с «пальмы» и врезал обидчику в челюсть — тот рухнул на бетонный пол. Потом стал кричать, что его забижают, куда, мол, смотрящий смотрит.

Но Паша Тайга постановил, что Груша поступил правильно, как мужик, и хаты не опозорил.

— А ты, баклан, — сказал смотрящий, — если не уймешься, мы тебя поставим на лыжи… Нам в хате лишние разборки не нужны. И следи за базаром. Слово — оно двойную силу имеет. У меня в деревне учитель был — он нас палиндромам учил. Это такие слова, чтоб ты знал, которые одинаково слева направо и справа налево читаются. Так вот есть такой палиндром — «на в лоб, болван». Веди себя по-пацански — и этот палиндром часто не услышишь. Понял?

— Понял, — ответил Петр.

— Ну и хорошо, что понял. Русские палиндромы бывают разные…