Колум Маккэнн - И пусть вращается прекрасный мир

Женщина тяжело поднялась со стула, прошлась по гостиничному номеру, подошла к дешевому платяному шкафу, открыла створку.

— Я сохранила всю почту, видите? Можете взять, если хотите.

Джеслин подняла на руки сумку. Все конверты нетронуты.

— Заберите ее, пожалуйста, — попросила женщина. — Я больше этого не выдержу.

Она отнесла почтовую сумку к озеру близ Нейчурал-Степс, на окраине Литтл-Рока. С последними лучами заката она шла по берегу, с трудом вытаскивая туфли из жирной глины. Птицы парами вспархивали вокруг, рвались вверх и кружили над головой, красное закатное солнце на перевернутых чашечках крыльев. Она не знала толком, что ей делать с этой почтой. Уселась на траву и рассортировала ее: журналы, рекламные буклеты, личные письма, которые следовало вернуть с припиской. Это письмо потерялось какое-то время назад. Надеюсь, теперь оно благополучно дойдет до адресата.

Она сожгла счета, все до последнего. «Верайзон». [173] Крупнейшая в США телекоммуникационная компания. «Кон-Эд». «Интернал Ревеню Сервис». [174] Букв. «Служба внутренних сборов». Федеральное агентство США по налоговым сборам. Какой смысл будить старую скорбь? Нет, не теперь.

Она стоит у окна, глядит на укрытый тьмой ночной город. В комнате болтовня. Эти люди напоминают ей белых птиц, бьющих крыльями. Бокал в руке кажется очень хрупким. Если сдавить чуть сильнее, может лопнуть.

Она приехала, чтобы остаться, побыть с Клэр день-другой. Заночевать в пустующей комнате ее сына. Проводить ее, как провожала Глорию шесть лет назад. Неспешное возвращение в Миссури. Поездка на автомобиле. Улыбка на лице Глории. Ее сестра Джанис впереди, за рулем. Игры взглядов в зеркале заднего вида. Обе толкают коляску Глории по берегу реки. У ленивой речки, где дрозды поют, с пробужденьем утра мы найдем приют. [175] Цитата из текста популярной джазовой песни «(Up the) Lazy River» (1930). Тот день, такой праздничный. Они зарылись в счастье пальцами ног и не собирались ослаблять хватку. Бросали веточки по течению и смотрели, как те кружат в маленьких водоворотах. Расстелили на траве скатерть, ели сэндвичи на ломтиках «Уандербреда». [176] Торговая марка бутербродного хлеба, квадратные буханки в нарезке. Вечером Джанис заплакала — внезапно, как перемена погоды, без особой на то причины, не считая вылетевшей из горлышка винной пробки. Джеслин протянула сестре салфетки. Глория посмеялась над обеими, сказала, что справилась с печалью много лет назад, что устала от того, что все хотят попасть на небо и никто не хочет умирать. В жизни, сказала она, иногда встречаешь больше красоты, чем человек в силах вынести, — и это единственное, о чем стоит плакать.

Глория ушла с улыбкой на лице. Они закрыли ей глаза, в которых еще отражалось солнце, вкатили коляску на холм и стояли, оглядываясь по сторонам, пока вечерние насекомые не затянули свои песни.

Два дня спустя они похоронили ее на участке земли позади ее старого дома. Глория как-то сказала Джеслин, что человек в точности знает, откуда он родом, если знает, где хочет быть похоронен. Тихая церемония, две сестры да священник. Они опустили Глорию в землю с одной из вывесок, написанных от руки ее отцом, и с жестянкой швейных игл, оставшейся у нее от матери. Если на свете бывают хорошие похороны, эти были хороши.

Да, думается ей, хотелось бы остаться и побыть с Клэр, провести с ней несколько минут, помолчать вместе, прислушаться к бегу секунд. Она даже привезла с собой пижаму, зубную щетку, расческу. Но сейчас ей совершенно ясно, что ее не ждали, что ей не рады.

Она совсем забыла, что здесь могли оказаться и другие, что жизнь имеет множество сторон, — великое множество невскрытых конвертов.

— Могу я увидеть ее?

— Не думаю, что ее стоит беспокоить.

— Я только голову в дверь просуну.

— Да поздновато уже. Она спит. Может, выпьешь еще немного?..

Голос Тома поднимается, вопрос остался незавершен, он будто пытается вспомнить имя. Но он ведь знает, как ее зовут. Идиот. Тупой, неуклюжий дурак. Он хочет быть хозяином ее скорби, закатить по этому поводу вечеринку.

— Джеслин, — подсказывает она, натянуто улыбаясь.

— Выпьешь еще, Джеслин?

— Спасибо, не стоит, — говорит она. — Я сняла номер в «Реджис».

— В «Реджис»? Неслабо.

Это самый навороченный отель, какой только можно вообразить, самый дорогой. Она и понятия не имеет, где тот расположен, где-то поблизости, но название сразу меняет выражение на лице Тома: он улыбается, показывая на редкость белые зубы.