Давид Гроссман: Будь мне ножом

Я чуть не взорвался от того, что они обе словно сговорились, как меня отчитать с высоты своего судейского кресла

Я была как мокрая тряпка и выглядела не лучше, и только надеялась, что все эти волнения мне не повредят. Я всё время пыталась поддержать себя мыслями о ребёнке там, на улице, отгоняя мысли о собственной слепоте и о беременности, которая подкралась, когда я совсем и не думала

Всё прекрасно, оборвал я Майю, но Идо — мужчина, он прекрасно понимает правила этой небольшой борьбы, понимает лучше, чем ты можешь себе представить, она же росла в тепличных условиях, она не получила от своих родителей ни одной пощёчины, но я и не ожидал, что она поймёт, ни одна из вас не способна понять

Видя, что никто не спешит помочь мне выбраться из Бейт-Заита, я вернулась домой и встала под навесом. Если не сделаю этого, грош мне цена

Не прерывая разговора с ней, я подбегаю к окну и вижу, что он снова лежит на кресле. Съёжился, разговаривает сам с собой и удивительно спокойно играет длинным прутиком в потоках воды, текущих под креслом, а я было подумал, что он уже заснул от холода или умер

Старая «мини» завелась сразу. И даже полбака бензина в ней было. Амос, Амос, второго такого нет! Как же мне, растяпе, везёт

Я швырнул трубку, оборвав Майю на полуслове, и помчался на улицу, по дороге схватил со стиральной машины одеяло и укрыл его, он на меня даже не взглянул, я позвал его, он не ответил, тогда я сел рядом с креслом прямо в воду, посмотрел на него и мысленно произнёс: попроси прощения

У меня промелькнула странная мысль, что сейчас я нуждаюсь в них обоих. В Амосе и Яире. И что Яир обязан будет со мной остаться, он уже не сможет отречься

И свою глупость я тоже хочу отдать тебе сейчас, и восторженность, и трусость, и вероломство, и сердечную скупость, но и те немногие хорошие качества, что есть во мне. Пусть перемешаются с твоими: мой страх соединится с твоим, и поражение, на которое мы сами себя обрекли, и обрекаем вновь и вновь, поправь меня, если я ошибаюсь, поправь меня

Будь со мной, оживи меня, скажи мне: «Свети»

Что же я ей дал, одни слова, а что могут слова

Вероятно, иногда они всё же могут, бывают же минуты, когда небеса благосклонно распахиваются над землёй

Я стал подталкивать его кресло под выступ над окном, чтобы мой мальчик больше не мок. Дождь лил на меня, и я моментально замёрз, а Идо посмотрел на меня из-под одеяла, и я испугался, что его зрачки затянулись туманом

Я медленно вела машину по внутреннему кругу, моля, чтобы никто не ехал мне навстречу. Я решила не думать о том, что нужно делать, и позволить инстинктам управлять собой — я вдруг поверила в свой инстинкт

Не знаю, что мешало ему меня узнать — его полусонное состояние или мой вид, но я увидел, как напряглось его тело…

Какая удача, что две недели назад, я поехала однажды вечером посмотреть, где он живёт, улицу и дом, и весь путь от меня к нему

…будто готовясь принять от меня удар, а ведь я ни разу не поднял на него руку, я же всё-таки не мой отец

Я ехала внутри мощных потоков воды и думала, что иногда Яир кажется мне ложечкой, преломляющейся в стакане с чаем

Я надеялся, что он не видит, как у меня дрожит лицо, это всегда бывает на холоде, мне нельзя находиться на холоде

Дождь хлестал по стеклу, никогда не видела Иерусалим таким, таким наклонным под дождём

Он приподнялся с кресла и увидел, что я в одних трусах. И тогда он спросил, а я не поверил своим ушам, можно ли и ему тоже, может ли он тоже раздеться

Я мысленно говорила с ребёнком, с Идо, я сказала ему, держись

Я глубоко вздохнул и, собрав остатки мыслей, тихо сказал, что до сих пор он, наверное, меня не понимал, он так глуп, что не понимает простых слов, но, если он встанет, а я ему даже помогу, мы вместе подойдём к двери и вместе постучим и даже вместе попросим прощения

Всё это время я с ужасающей ясностью понимала, что не будь этот день «последним днём» ничего этого не произошло бы

У меня уже не было выбора, он, конечно, и слушать не желал о том, чтоб извиниться, и я подумал, что мне ни минуты нельзя оставаться рядом с ним, потому что я не знаю, что могу с ним сделать, я встал и вернулся к дому, прислонился к двери и увидел, что подо мной мгновенно натекла лужица

Когда же это началось, когда это могло произойти, может, когда он писал мой дневник в Тель-Авиве

Издали, от двери, я объяснял ему, что он ошибается, если думает, что мама придёт ему на помощь, мама в Цфате, вернётся вечером, и сейчас мы с ним только вдвоём, без мамы