Иван Зорин - Повестка без адреса

Взрывы прогремели с интервалом в минуту. В порту загорелся танкер, прорвало дамбу. Ветер дул с залива, и город стало затапливать мутной, смешанной с нефтью водой. После автоматных очередей у полицейского управления наступило зловещее затишье.

Шмель остался караулить у дверей. Виглинский прикрывал его с улицы. А Василий Саблин входил в здание сейма — почти как тогда, в своём сне, с автоматом наперевес. Только никто и не думал сопротивляться, не бросил в лицо: «Оккупант!» Охрана разбежалась после первых же выстрелов, немногочисленные, оставшиеся на вечернее заседание депутаты молча выслушали ультиматум. Василий требовал покинуть страну, для убедительности дал очередь в потолок.

Зал моментально опустел.

Как потом выяснилось, армия не получала никаких приказаний. Поэтому снявшиеся от сейма Саблин и Шмель не встретили никакого сопротивления. А когда они для острастки пальнули в казармы, началась беспорядочная стрельба.

Через полтора часа после начала операции управление городом было полностью парализовано. Все ждали выступления президента. Но вместо него на экранах появились люди в советской военной форме.

«Всем чиновникам прежнего режима предлагается в двадцать четыре часа покинуть страну, в противном случае их жизнь не гарантируется!»

Изображение исчезло — очередной взрыв вывел из строя электростанцию.

И начался исход.

Всё шло по плану. Умирать за режим никто не хотел, одно дело — говорить, другое — браться за оружие.

А по радио каждые пять минут раздавалось обращение — крутили заранее приготовленную плёнку:

— Национально-фашистский режим Латвии рухнул, отныне все проживающие на латвийской территории становятся полноправными гражданами республики.

— Русский язык объявляется вторым государственным, с правом свободного на нём обучения.

— Прежний сейм объявляется распущенным как противоречащий воле избирателей, места в новом сейме будут распределены пропорционально этническому составу населения.

— Ветераны ваффен СС, воевавшие во Второй Мировой войне на стороне фашистской Германии, объявляются вне закона, и им предписывается в двадцать четыре часа покинуть страну.

— Все, кто разделяет эту программу, кто верит в обновлённую Латвию, выходите на улицы, убедитесь в своём абсолютном большинстве!

Последний пункт был введён, чтобы увеличить хаос.

За телефонные станции отвечали Неробеев и Шмель. Когда они вырубили связь, мгновенно сели «мобильники», и страна оказалась отрезанной от внешнего мира, будто её перенесли в Антарктиду.

«Ничего, — бросил на ходу Неробеев, — пускай думают, что мы Аль Каида в камуфляже советских десантников…»

Гунар Озолиньш слишком поздно сообразил, что его обманули. Он и не подозревал, что заварушка окажется такой масштабной, а теперь его люди вышли из-под контроля — грабили банки, магазины, подавая пример мародёрства.

Вначале напуганные выстрелами горожане прятались по домам. Но постепенно на улицах стало твориться невообразимое. Город гудел, как встревоженный улей. Сквозь толпу пробивались чиновничьи мерседесы, направлявшиеся в сторону эстонской границы. К Литве никто не бежал — боялись, что отсекут в Калининграде, Белоруссии, а тут на пароме рукой подать до Скандинавии.

К Риге было приковано внимание всего мира. Новостные ленты пестрели сенсациями, агентства тиражировали ужас. «Российские коммандос вышли из-под контроля!» — трубило Рейтер. «Советский реванш в Латвии! — подхватывало СиЭнЭн. — Нанесён удар из прошлого!» «Революция или переворот?» — озадачивалось Франс Пресс.

Российский МИД в спешном порядке открестился от происходящего.

Хельмут Фолманис смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Он, может быть, впервые задумался о том, сколько ненависти скопилось в его стране, в которой под маской демократии много лет процветал обыкновенный фашизм. И Фолманису сделалось стыдно. Они совсем неплохие, эти горячие латышские парни, просто в их жилах течёт холодная кровь, и верят они только собственным глазам.

Стемнело рано. К президентскому дворцу стягивались ещё дееспособные войска, которые укрепляли прилегающую к нему территорию. Поэтому вышибали их всей группой. Латыши прятались за забором, постреливая наугад — приборы ночного видения остались на складах, а стрелять на слух никто не умел. Как и предполагал Седой, воинский контингент Латвии оказался бумажным тигром, солдаты привыкли стрелять холостыми, не выходя из укрытий, не жалея патронов на стендовые мишени, но одно дело — учения, а другое — бой. Тут каждый вспоминает, что жизнь одна, и отдавать её за горстку плутократов никому не хочется.