Алексей Слаповский - Пересуд

— А что тут пить? На пятерых? — удивился молодой мужчина, примерно ровесник Артема, такой же высокий, только потоньше, пожиже, со светлыми нагловатыми глазами.

Второй был с интеллигентным и печальным, как у всех интеллигентов, занимающихся не своим делом, лицом (Артема знал одного кандидата биологических наук, работавшего в Москве на мусороуборочной машине — обеспеченный теперь, кстати, человек): он, входя в автобус, оглянулся на третьего, словно в чем-то сомневался.

Третий негромко сказал:

— Лезь, лезь, другого не будет!

Мужчина этот был крепок, но легок, лицо загорелое, глаза светлые, похож на смелого и остроумного ковбоя из американских фильмов, при этом ему уже около пятидесяти. Артем хотел бы сохраниться таким в его годы.

Четвертый был без кепки, лысоват и добродушно усмешлив.

— Люкс! — сказал он, входя.

Ну и жизнь у человека, если ему междугородный автобус люксом кажется.

А пятым был совсем молодой парень, лет двадцати с чем-то, наверное, подручный этих работяг, поэтому и встает в очереди привычно последним — за раздачей ли зарплаты, за вечерним ли стаканом водки.

— Все? — спросил Козырев.

— Все, — ответил Артем, входя.

Дверь плавно закрылась, автобус тронулся.

Артем приступил к сбору денег за проезд и раздаче билетов.

Это можно было делать и при входе, но Артем соблюдал свои интересы: при входе глянул на человека (особенно на женщину), взял деньги, отдал билет — и нет его, ушел человек в глубину автобуса, и никакого повода подойти и рассмотреть получше. А тут, пока идешь в проходе, можешь издали оценить всех, кто интересует, а потом и вблизи, уже набело.

Помимо пятерых работяг, сгруппировавшихся сзади, в автобусе было шестнадцать человек.

Бирюзовая красавица села впереди, слева — по ходу автобуса, у окна. Это Артема огорчило. Одна из его подруг, психолог и специалист по межличностным отношениям, объяснила однажды, что характер человека проявляется во всем. Например, в кресле у прохода сядет человек осторожный, склонный к мнительности, либо не очень здоровый, он всегда вольно или невольно заботится о том, чтобы в случае чего свободно выйти. Садятся там и люди общительные, которым приятнее чувствовать людей и справа, и слева. К окнам же стремятся люди более замкнутые, эгоистичные (и таких, видимо, большинство, сделал вывод Артем, потому что все спешат устроиться у окон), но тут надо смотреть, один человек или с кем-то. Если он (или она) с кем-то, значит, спутница или спутник ему изрядно надоели. Отвернешься, уйдешь в себя, и хоть на время один. Но если он или она в одиночестве — это уже особый случай. Желание сесть к окну естественно, объясняла умная женщина, любой человек, если его посадить на пустую длинную скамью, обязательно прибьется к стенке, чтобы иметь защиту хотя бы с одной стороны. Вся соль в том, сядет он к окну левым боком или правым. Если правым, то сердце его, оставшееся открытым, готово к общению, если левым, человек закрывает сердце, не хочет общаться.

Именно так, сердцем к окну сидела бирюзовая красавица, но Артем не стал слишком расстраиваться. Может, бирюзовая просто села, куда пришлось, не зная никаких психологических законов. И умная психологиня говорила то же самое: всегда надо иметь в виду, что кто-то может сесть не на свое место случайно — или элементарно потому, что нет других свободных мест.

— Мадам! — встал над красавицей Артем.

Мадам хмыкнула, но при этом все-таки невольно окинула взглядом стройного молодого человека — чтобы посмотреть, кто это так выражается. Того Артему и надо было. Получив деньги, он элегантным движением руки выдал ей билет и пожелал:

— Счастливого пути!

— Спасибо, — отозвалась бирюзовая, и на душе Артема потеплело.

Далее сидели две тетеньки, как называет Артем женщин подобного рода; таких тетенек очень удобно рисовать детям: прямоугольник, две палочки внизу, две палочки по бокам, кружок сверху — вот и получилось. Они еле помещались плечами и бедрами, сидя рядом, — и ведь можно же отсесть, места имеются, но тут семейная привычка держаться друг друга, да и не отпустит старшая, которая, судя по всему, мать, младшую, которая наверняка дочь — очень уж похожи. Мать хмуро обмахивается газеткой, дочь во все свои черно накрашенные глаза откровенно пялится на Артема, но тут же, бросив взгляд на мать, поникает головой и что-то рассматривает под ногами. Строга у нее матушка, наверное, очень строга. За дешевым барахлишком в Москву приезжали, на оптовые рынки, предположил Артем. Билеты на автобус легко окупятся: приличные туфли за триста, а не за четыреста пятьдесят, платье за четыреста, а не за семьсот, куртка теплая на зиму — восемьсот, а не полторы тысячи, на круг наберется тысячи две выигрыша, это уже деньги. Нет, сам бы он, конечно, повесился, если бы пришлось жить под таким гнетом учета, но людей, озабоченных экономией, понимает: жить надо как-то.