* * *
Наше поколение родилось и выросло в тоталитарно-полицейском государстве — «империи зла», как называем его мы. С сетью карательных органов на любой вкус и цвет, комендантскими часами, чрезвычайными положениями, стукачеством и прочими неотъемлемыми атрибутами. Войной, в конце концов. Война измотала.
Мы — желторотая шантрапа, несовершеннолетние. Нам по семнадцать, но пятки уже жжет. Апрель — май — 92 летних дня, что исподтишка пролетят, и не заметишь — приказ комиссара, ранец за спину, жетон на цыплячью шею — добро пожаловать в расположение действующей армии… И касается это не только ребят, но и девушек — они также лица военнообязанные. Существовал бы термин «военнокрепостные», подошел бы здесь куда лучше. Даже забеременевшую накануне совершеннолетия девчонку в армию все равно возьмут, принудительно лишив плода…
Законодательство еще то! Срок службы — десять лет. Война тянется семь… Забавно, да? Вернуться назад реально только калекой — навсегда искореженным человеком-обрубком, питающимся ядами чужой жалости и единственной мечтой о конце дней… В начале войны брали на три года. Теперь кажется: всего-то!.. Тяжело представить, как там те ребята и девчонки из первых призывов, если вообще кто-нибудь выжил.
Старшее поколение пока не трогают. Вероятно, хватает еще молодого и юркого пушечного мяса. Вот и наша очередь подходит совсем скоро. И все мысли, если быть честным — а нечестным на пороге итоговой жизненной встряски быть невозможно, — только об этом.
Уклоняться… Уклоняться имело бы смысл, будучи на сто процентов уверенным, что тебя не найдут. Если же, успев натворить дел, ты все-таки попадешься в лапы недремлющих «мундиров» — пиши пропало. Сгниешь в каком-нибудь грязном застенке — ни следа, ни памяти о себе не оставишь. Замешан кто-то в укрывательстве — аукнется им тоже.
Нас не бомбят и не захватывают, пока мы здесь. Это запрещено на самом высоком международном уровне. Военные действия ведутся только в пределах нейтральных зон, многочисленных белых пятнах на карте, для жизни малопригодных. Еще забавней. Мы, простые смертные, как ставка в карточной игре. Зачем портить вещь, которую намереваешься выиграть; рушить то, что, как пить дать, придется восстанавливать?.. Самая жестокая и одновременно гуманная война в истории человечества. По лицемерной сути своей аналогов не имевшая.
* * *
Все смеются.
Ребята отлично знают о моей склонности к частым уходам в себя и каждый раз с неподдельным детским восторгом воспринимают мой очередной «ляп» по возвращении обратно.
— Еще сигарету? — Демон смеется громче остальных и протягивает мне смятую пачку.
Демон — высокий, атлетически сложенный, черноволосый, с горбинкой на носу и маленькими, глубоко посаженными, серыми плутовскими глазами. Он грозен в уличной драке, но абсолютно безобиден в прочей повседневной жизни, особенно по отношению к нам.
Его семья из рабочего квартала, как и наши семьи. Отец, мать и бабка, души не чающие в своем «ребенке». Демон этого обожания стесняется, но не отвергает.
Практически все девчонки из училища по нему сохнут. Это его здорово избаловало и породило в нем склонность к излишнему позерству. Неисправимый искатель приключений и максималист. Но друг, скажу я вам, каких мало.
Виктория смеется от души, но почти беззвучно. Прекрасная жемчужина нашей компании, умеющая перевоплощаться из младшей сестры — в назидание, а из дикой амазонки — в отрешенную задумчивость.
Виктория — миниатюрная, стройная, с красивыми, каштанового цвета волосами, чаще собранными в хвост, и карими глазами. Никогда не видел, чтобы она носила юбку или платье. С упрямым постоянством Виктория одевается «под парня», но природную женскую красоту тем самым скрыть ей все равно не удается: не разинув рта, на нее не взглянешь. Отца своего Виктория никогда не видела; из всех родственников — мать, полная добродушная женщина с вечно грустным взглядом.
«Подкатить» к Виктории, по-хорошему, не отказались бы ни я, ни уж подавно любвеобильный Демон, но это разрушило бы нашу компанию, установившимися отношениями внутри которой мы дорожили беззаветно. Поэтому еще давно мы с Демоном заключили своеобразный «пакт о ненападении» и слово держали. «Фильдеперсовых девчонок много — вовсе не обязательно затащить в постель каждую», — помнится, сказал тогда я и был чрезмерно доволен своим изречением.
Ох, Слива заливается — того и гляди, лопнет от смеха.
Читать дальше