Юрий Горюхин - Мостики капитана

— Что же вы тут делаете, Шеленберг Ильгиз Иванович?

— Свистки слушаю.

— Какие свистки?

— Паровозные.

Я надоел Ильгизу Ивановичу, и он опять нежно опустил свою правую щеку в фиолетовую лужу, а я поднялся к электричке с еще свободными местами у окошек.

— Далеко ли путь держите?

Шуршащий плащ и мятая слегка, набекрень шляпа.

— Это вы мне?

— Вам, а может быть, и не вам, может быть, вообще.

Похоже, мы будем задушевно беседовать всю дорогу, и время долгого пути пролетит незаметно.

— До «Пионерской».

— Вот ведь, пионеров давно нет, а название осталось.

— Да, осталось.

— Вас как зовут?

— Костя.

Почему Костя? Хотя, Костя так Костя.

— Константин — хорошее имя, а я — Ярослав.

— Тоже неплохо.

— Вы спортом не увлекаетесь?

— Да как-то так.

— А я футбол люблю, за «Спартак» болею. Но ведь сейчас сами понимаете: все куплено.

— Понимаю.

— Причем мафия везде — спорт, политика, искусство. Кстати, вы как к современному искусству относитесь?

— Ну, в некотором смысле…

— А к сексу?

— Да…

— А не кажется вам, что мы уступаем во внешней политике?

— Кажется.

— Ответь мне, Костя, то есть не приходил тебе в голову вопрос: зачем мы живем? В чем смысл, так сказать?

Приехали. Неужели сейчас всех лечат амбулаторно.

— Что-то душно, пойду в тамбуре постою.

— Да, душновато.

В тамбуре я встал около несимпатичной женщины с волнующей фигуркой, держащей за ладошку мальчика лет пяти.

— Мам, а электричка электрическая?

— Электрическая.

— А где у нее электричество?

— Не знаю, сейчас выходим.

Электричка стала притормаживать, я переложил из правой руки в левую чемоданчик, готовясь к выходу.

— А не желаете ли показать документ, удостоверяющий вашу личность?!

Вышедший в тамбур Ярослав вдруг вцепился в мой свитер, мальчик от неожиданности проглотил леденец, который еще сосать и сосать, женщина взволнованно два раза пнула потертым носком кроссовки по железной двери.

— Конечно, желаю, только давайте сначала выйдем из электрички.

— Ха-ха! Значит, так заговорил!

— Мам, а дяди плохие?

— Плохие.

— А какой из них хуже?

Я крепко сжал запястья хрипящего Ярослава так, чтобы он разжал свои рыболовные крючки, но сил моих не хватило (завтра же начну заниматься с гантелями), и мой свитер продолжал безобразно растягиваться в разные стороны. Динамик над моей головой прошипел, что электропоезд совершил остановку на станции «Пионерская», двери электрички раздвинулись, я отпустил запястья Ярослава, переместил вес тела на правую ногу, оттолкнулся, резко переместил вес на левую и отправил моего нового товарища в не совсем полезный для его здоровья нокаут.

Под указательные пальцы, направленные из окон электрички мне в висок, я вместе с двумя садоводами свернул к деревне Михайловке.

— А вы зря тогда не взяли семена у Авдотьи Романовны, я взял, и знаете, такие сладкие помидоры и большие — вот такие!

— Да ничего, у меня самого вот такие и тоже сладкие.

— Нет, у вас не такие, эти намного больше и поспевают гораздо…

— Да где гораздо-то?! У вас поспели, а у меня давно уже были!

Садоводы повернули направо, я налево.

Девочка лет двенадцати закинула ногу, чтобы забраться на большой громоздкий велосипед «Урал». Тощие, спичкообразные ноги, розовые трусы на вырост, возможен ежемесячный ужас в глазах, но вряд ли.

Девочка очень строго на меня посмотрела и сказала:

— Чего уставился?!

Я сказал:

— Извините.

Леня Коромыслов рубил дрова.

— Здорово!

— Здорово!

— Как дела?

— Ничего, а у тебя как?

— И у меня ничего.

Можно взять паузу, а можно спросить чего-нибудь, например, про дрова:

— Что, дрова рубишь?

— Рублю. Надо. А то уже…

— Я тут тебе чемоданчик привез от Георгия Григорьевича.

Леня бросил топор в полено, взял чемоданчик и ушел в дом. Старая всклоченная сука выползла из скособоченной конуры, я вспомнил далекое школьное слово «параллелепипед», сука коротко тявкнула, упала на правый бок, подставляя солнцу вытянувшиеся и почерневшие от бесконечного кормления сосцы.

— Витек, это, давай пообедаем, тут Любка наготовила, у?

Неохота.

— Спасибо, я как раз перед отъездом плотно поел, да и идти надо.

— Да ладно, брось, еще время есть, пошли!

Ничего нет утомительнее отечественного гостеприимства. А вот и жена Люба с легким приветом от П. П. Рубенса.

— Пойдем, Вить, посидим немного.