Амос Тутуола - Путешествие в Город Мертвых, или Пальмовый Пьянарь и его Упокойный Винарь

Мы стояли и со страхом глядели на Руки, а они нам опять сделали знак подойти. И принялись мы с женой друг друга предавать: Руки-то нас звали обоих и вместе, а жена мне показывает: вон, дескать, – Руки, а я ей тоже показываю: мол, Руки; и потом она начала меня тихонько подталкивать: ей хотелось, чтобы шел я, а я боялся и не хотел, и тоже стал ее легонько подпихивать – чтобы шла она, но и ей было страшно, а Руки нам снова приказали приблизиться, и чтобы не кто-нибудь один, а чтобы оба и вместе; но мы ни разу не видывали Дерева с Руками, и которое фокусирует, и у которого Голос, – ни в одном лесу мы такого не встречали, – и опять помчались во все лопатки в чащу, а Руки, заметив, что мы кинулись улепетывать, протянулись в нашу сторону, но сразу не достали, и вытянулись еще, и подняли пас на воздух, и оказалось, что мы уже не бежим, а летим, и не в лес, как нам хотелось, а к Огромному Дереву. И тут вдруг в Дереве открылась дверь и Руки плавно опустили нас на землю. И это был вход в Огромное Дерево.

Но прежде чем мы вошли, к нам приблизился Некто – это был Покупатель, – и он купил нашу Смерть: за 70 фунтов 18 шиллингов и 6 пенсов; потом к нам подошел еще один Некто, Арендатор, и он арендовал у нас Страх и обязался выплачивать ежемесячную ренту: 3 фунта 10 шиллингов и 00 пенсов. Тут мы моментально забыли про Смерть и перестали бояться, и вступили в Дерево, и внутри там обнаружился громадный город. Руки показали, куда нам идти, и исчезли, а мы предстали перед Старушкой – она сидела в большой и прекрасной комнате, украшенной дорогим и богатым убранством. Старушка сказала, чтобы мы тоже садились, и спросила, знаем ли мы ее имя; мы ответили, что не знаем, и она назвалась: сказала, что ее зовут Всеобщая Мать. И еще она сказала, что никого не убивает, а, наоборот, помогает всем несчастным и обездоленным.

После этого Старушка упомянула про Руки и спросила, знаем ли мы, как их называть; мы сказали, что не знаем, и она нам объяснила: сказала, что это – Материнские Руки, они заботятся обо всех проходящих существах, а несчастных и обездоленных доставляют к Дереву.

И вот она рассказала, кто она такая, и приказала дать нам еды и питья, и, когда мы наелись и в удовольствие выпили, отвела нас в огромную Танцевальную Залу, – там собралось человек триста, а может, и больше, все весело отплясывали, разом и вместе, но каждый свое и под разную музыку, – и никто никому нисколько не мешал. Зала была богато и красиво разукрашена – на миллион фунтов (ф. – 1 000 000), а по стенкам там висели изображения, или лики.

И вдруг мы глянули и увидели себя, и сначала удивились, но потом успокоились: поняли, что смотрим на свои изображения – они были точь-в-точь похожи на нас, только белые, и тут мы опять удивились: мы не могли догадаться, откуда они взялись, и подумали, что Взгляд, который фокусировал, был никакой не Взгляд, а обычный фотограф, и он снял нас. Но точно мы этого не знали.

Мы вежливо спросили Всеобщую Мать, зачем она хранит так много ликов, и она ответила, что хранит их для памяти, что это изображения несчастных и обездоленных, которым она когда-то помогла.

В Танцевальной Зале стояли огромные столы, и на них – всякая еда и питье, а еще там было больше двадцати сцен, и на каждой – оркестр из многих музыкантов; музыканты играли с утра и до вечера, а детишки семи и восьми лет от роду танцевали и распевали чудесные песни. Залу освещали разноцветные лампы, а их цвет менялся каждые пять минут.

Потом Всеобщая Мать повела нас дальше – показала Столовую, Кухню и Больницу. В Кухне суетились 340 поваров: они все были заняты и трудились как пчелы, а в Больнице на кроватях лежали пациенты, но, как только человек попадал в эту Больницу, он сразу становился не Больным, а Выздоравливающим.

Мы остались в Больнице и неделю повыздо-равливали, а потом переселились в отдельную комнату. Мы вставали когда хотели, отправлялись в Столовую и ели все, что нам нравилось, и досыта, да и пили вволю, особенно я: мне удалось перепробовать все винные напитки – ведь я был главный специалист по вину, которого звали Пальмовый Пьянарь.

Мы остались без вина один-единственный раз, когда я выпробовал его к двум часам ночи. Главный Распорядитель побежал в ту комнату, где обычно сидела Всеобщая Мать, и расстроенным голосом доложил о происшедшем (а вина не оказалось даже на складе). Но Всеобщая Мать дала ему бутылку – маленькую такую бутылочку, вроде как от лекарства, – и там на дне было немножко вина. Когда Главный Распорядитель вернулся в Залу, мы немедленно принялись пробовать вино – мы его пробовали три дня и три ночи, но выпробовать досуха так и не смогли; а ведь в бутылочке и было-то всего чуть-чуть.