Юрий Герт - Приговор

Теперь голос его звучал отрывисто, и уже не ощущалось никакого тумана, до того как бы наполнявшего зал. Тон Горского был резок, прям. Воодушевление, с которым произносил он исполненные гнева фразы, было неотразимо и увлекло всех в зале. И впервые за долгое время в душе Федорова зародилась надежда, что все уладится, объяснится, вернется на круги своя...

— Почему же удалось убедить ребят, что против них, не причастных к убийству Стрепетова, имеются улики, которые невозможно опровергнуть? Что это за улики?.. Улика единственная: железная расческа со следами крови убитого. Как доказать, что расческа, принадлежавшая Виктору Федорову, стала в его руках орудием убийства?.. Такое утверждение содержит в себе по меньшей мере три условия. Во-первых, что расческа действительно принадлежала моему подзащитному. Во-вторых, что именно она явилась орудием убийства. И в-третьих — что именно Виктор Федоров нанес ею пять ранений Стрепетову. Примем, как доказанные, первые два положения. Но кто и как доказал третье? А оно-то и представляет — не просто главный, а единственный интерес в этом деле. Доказать это, как оказалось, невозможно. И совершенно ясно, почему. Потому что ни Виктор Федоров, ни его друзья не убивали Стрепетова.

И тут, в отступление от всех правил, в зале, где-то в самых дальних рядах, раздались аплодисменты — реденькие, как бы непроизвольно рванувшееся хлопки, которое тут же, мгновенно, разрослись и взорвали повисшую в зале тишину. Курдаков, казалось, меньше всех ожидал подобного взрыва — он растерялся, постучал ребром ладони о стол, не был услышан... И поступил так, как распорядился им долгий, судейский опыт, здравый смысл и выдержка: аплодисменты через минуту оборвались, стихли сами собой.

— И однако убийство было совершено — кем?.. Вот вопрос, на который так долго и безуспешно пыталось ответить следствие. Тут открывается простор для самых различных предположений. Но следствие не приняло их но внимание, И в первую очередь — фактор случайности, который играет в жизни, как известно каждому по личным наблюдениям, такую значительную роль. Случайности, совпадения, сцепления ничем, казалось бы, не связанных фактов — все это способно сбить с толку не только следователя, но и самого заподозренного. И вполне допустимо, что когда моим подзащитным была предъявлена в качестве прямой улики железная расческа с заостренной ручкой, им представилась вполне безнадежной попытка объяснить, что расческа могла побывать в руках у «крафтов», что «крафты» могли использовать ее против Стрепетова и т. д., тем более, что и самих «крафтов» знали, они весьма приблизительно и не сумели бы отыскать или опознать. Тут мы видим именно то сцепление случайных обстоятельств, о котором я говорил. И было бы закономерно со стороны моего коллеги сомнение в них, в этих обстоятельствах... Но меня удивляет другое — решительное отметание версии, связанной с ролью «крафтов». Удивляет, поскольку одним из основных принципов существующего судопроизводства является то, что любое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, В свою очередь этот принцип базируется на неколебимой для нашего правосудия презумпции не виновности подсудимого. Иными словами, не он, подсудимый, обязан доказывать свою невиновность, а его вина должна быть всесторонне и убедительно доказана в ходе судебного разбирательства. Чего, как видим, так и не произошло за все пять дней процесса...

— Понятно, почему версия, связанная с «крафтами», возникла лишь, на суде. Непонятно другое. Как предварительное следствие могло пройти мимо версий, которые требовали тщательного изучения?.. Назову хотя бы одну из них.

В этом месте Горский смолк, вынул из кармана сложенный вчетверо платок и не столько вытер, сколько промокнул пот, густо блестевший у него на широком лбу, на щеках и толстой, как у буйвола, шее. Потом он неторопливо спрятал платок в карман и оглядел зал — с мрачным торжеством, исподлобья, из-под кустистых, черных, возможно — слегка подкрашенных бровей.

— Мы слышали здесь показания свидетеля Бесфамильного. Из них явствует, что он был первым — я подчеркиваю: первым, кто обнаружил в аллее смертельно раненного Стрепетова. Это значит, что какое-то время Бесфамильный и Стрепетов находились вне поля зрения кого бы то ни было. Напоминаю, что аллея была темной, а на призыв Савушкина о помощи откликнулся лишь один человек, то есть Стрепетов. Вполне возможно, что поблизости в это время никого не оказалось...