— Ты скучаешь по мне? — спросила она Незнакомца.
— Я не могу скучать по тому, кого не знаю, — ответил он.
Незнакомец исчез как обычно, не попрощавшись. Когда он ушёл, Анюта, вдруг ощутила всю правоту его слов, о том, что у неё больше нет будущего. Журчащая струйка воды унесла его вместе с Анютиным смехом. Вместо будущего у Анюты теперь должен был быть ребёнок. Анюта не хотела этого ребёнка, но боялась его потерять. Ей казалось, что ребёнок тоже, когда ни будь, исчезнет, как и его отец.
Когда осень играла с Анютой в поддавки, Незнакомец снова заглянул в её глаза.
— У нас будет ребёнок, — сразу же призналась ему Анюта.
— Дети — это пустое, — ответил тот, но всё же, видимо, заинтересовавшись, приблизил своё лицо к Анютиному животу.
— Он будет похож на позавчерашний четверг, — констатировал Незнакомец.
Анюта подумала, что не важно на кого будет похож ребёнок, — лишь бы счастье всегда болталось у него за плечами. А вслух сказала:
— Этот ребёнок — твой подарок мне.
— Я никому не дарю подарков, — ответил Незнакомец, уткнув палец в Анютин живот и пытаясь пощекотать, сквозь её тело, ребёнка. — Тем более, я не расплачиваюсь детьми.
— Я рожу его для тебя.
— Никогда не распоряжайся тем, что ни может никому принадлежать, — процедил незнакомец сквозь полуприкрытые веки.
Той же ночью Анюта проснулась оттого, что Незнакомец разговаривал с её плодом, она не успела вникнуть в суть фраз, но как ей показалось, Незнакомец предлагал ему что-то.
«Что можно предложить ещё не родившемуся ребёнку?» — подумала Анюта. Однако сон навалился на неё невыносимой тяжестью неги, и она рухнула в бездонный колодец сновидений. Впрочем, у этого бездонного колодца оказалось дно, которое представилось Анюте в виде залитого солнцем холмистого пейзажа. Сама она стояла в низине, по колено в густой, нежно ласкающей кожу траве и наблюдала, как от неё в сторону высокого холма удаляются две фигуры — большая и маленькая.
Это были Незнакомец и их ребёнок. «Они уходят навсегда» — вдруг поняла Анюта, чувством, природу которого вряд ли смогла бы объяснить. Со всех ног Анюта бросилась за удаляющимися фигурами. Казалось, они шли медленно, однако расстояние между ними и Анютой только увеличивалось. Анюта бежала ещё несколько минут, но затем начала выбиваться из сил. Трава заплела её ноги, и она рухнула в мягкую зелённую массу. Сдавленный крик, который шёл от самого сердца, вспорол стоящую вокруг тишину.
В этот момент Незнакомец и их будущий ребёнок, поднявшиеся уже на самую вершину холма, повернули к Анюте свои счастливые лица и, прощаясь, замахали ей руками. Новый крик Анюты полоснул по залитым ослепительным солнцем холмам.
Этот же крик разбудил её, вернув в собственную постель. Незнакомца рядом не было. Анюта схватилась руками за живот и с ужасом поняла, что он пуст. Отчего-то Анюта знала, что больше никогда не увидит их. Она села на своей кровати, и тяжёлые слёзы полились из её глаз. Анюта сидела и плакала и долго не могла понять, что в её плаче не так. Наконец, до неё дошло, — вытекающая из глаз влага стекает до середины её щёк, а затем исчезает, обратившись в пар.
И в этот момент что-то тяжёлое и тёмное отлегло от её сердца.
Я отчётливо помню тот день, когда дед мой стащил всю тоску в сарай, черневший неказистой халупой за нашим деревенским домом. Помню, как я — тогда ещё пятилетний малец, выбежал на дорожку, ведущую к сараю, и ошарашено следил за усердными действиями деда. Дед тужился, кряхтел, стариковские ноги его скользили по жирной грязи, густым слоем покрывавшей наш двор, — но своё дело твёрдо хотел довести до конца.
Согнутый напополам под тяжестью тоски, он в фанатичном беспамятстве тащил её в сарай. А рядом причитала моя бабка. Рыхлый вой её настолько не совпадал с беспросветным упорством изнемогающего под непосильной ношей деда, что в моей душе родилось едва преодолимое желание избить её и долго таскать за седые космы до тех пор, пока не прекратит она этих стенаний. Я и сейчас жалею, что тогда был слишком мал для этого.
Лишь к вечеру управился дед со своим нелёгким делом. Заканчивал работу он уже в полной тишине — бабка, сорвав, в конце концов, голос, махнула рукой, уйдя в дом. Лишь я продолжал следить за ним из-за кучи отсыревших поленьев. Дед навесил на дверь сарая тяжёлый замок, отёр покрытый испариной лоб рукой и грязно выругался. Мутный взгляд его выудил меня из вечерних сумерек:
— Пошли в дом, — коротко скомандовал он.
Читать дальше