Алла Герцева - У Вечного огня

— Подъем! — прозвучал голос.

Люба открыла глаза. Где я? Ах, да, в тюрьме! Свесила ноги с кровати, надела сапоги.

Мишка поднял голову, провел ладонями поверх одеяла.

— Мама!

— Я здесь, сынок! — Люба подошла, нагнулась, взяла в ладони лицо сына.

— Прощайтесь! Свидание закончено! — объявила женщина, стоящая в дверях.

Мишка вскочил, натянул куртку. Надел ботинки.

— Мишенька! — губы матери дрогнули. — Крепись, сынок! — обняла, прижала к груди.

Мишка прижался губами к щеке матери. Ощутил соленый вкус слез. — Прости, мама! — оторвал ее руки, обхватившие шею. Шагнул к бабуле.

— Терпи, сыночек! — старушка перекрестила внука, поцеловала в лоб.

Мишка обнял старушку, прошептал на ухо. — Мать береги! — резко выпрямился, пошел к двери. Не оглядываясь, чувствует на себе взгляд дорогих ему женщин. Меряя шагами коридор, пытается отогнать тяжелые предчувствия. Простились, будто в последний раз! Перед его глазами все еще стоит лицо матери, с заплаканными, красными глазами.

Мелкие снежинки медленно кружат в воздухе. Люба потянула на лоб платок, постучала ногами, обутыми в сапоги, друг о друга. Торопились на автобус, даже чаю не попили. Повернулась к матери.

— Озябла?

— Ничего, потерплю!

Я в термос налила кипятку! Попьешь!

— Потом!

Любаша обвела взглядом столпившихся людей. Все из колонии возвращаются. Сколько их бедолаг!? Нарожали деточек! Надеялись, на счастье, а они, горе в семью принесли. Она стряхнула с плеч налипший снег, поежилась под старым пальто.

На платформу вырулил автобус.

— Спокойно! Не толкайтесь! — спрыгнул на снег водитель. — Багажник никому не нужен!? Домой налегке! — подмигнул напарнику, наблюдающему, как женщины залезают в машину.

— И почему одни бабы на свиданку ездят! — сплюнул он. — Где папаши! Выходит, сидят дети из неблагополучных семей!

— Ты рот закрой! — повернула к нему, злое лицо одна из женщин. — Вы горазды дитя сделать, а воспитывать, вас нет! Только гульба, пьянка, рыбалка, на уме. Отцы, называются. Все на плечи баб взвалили!

Люба села у окна, задвинула под сиденье пустую сумку.

— Слава, Богу! Уселись! — погладила старушку по руке. — Теперь, домой!

Заурчал мотор. Автобус плавно вырулил со стоянки. Проехал вдоль залепленных грязью и снегом, киосков, покатил по улице.

— Вот ведь, тоже, небольшой городок! — потерла варежкой стекло, Люба. — Люди везде живут! А я уже вряд ли смогу сюда приехать! Не доживу!

— Да, что ты говоришь! — махнула на нее рукой, Варвара Михайловна. — Когда положено еще свидание? Вместе приедем! Зима закончится, теплее станет. Весной полегче, дорога!

— Меня не будет! Живу из последних сил. Не знаю, дождусь внука или внучку?

— Дождемся, Бог, даст! — прошептала старушка.

Качается кровать, качается потолок, стены. Кружится голова. Душно! Тяжело дышать! Сдавило грудь! Встать! Нет сил! Пальцы сдавили горло! В глазах темно. «Думаешь, отсидеться!? Надеешься, адвокат тебя вытащит? Не получится! Сейчас удушу и выброшу в окно! Мне терять нечего! Падла! Куда деньги спрятал?»

— Прекратите! — постучали в дверь.

Вадим тяжело закашлял, открыл глаза, обвел взглядом спальню. Приснилось! Вытер ладонью вспотевший лоб. В поезде, когда в лагерь ехали, Никита его душил. Хорошо, конвойный в дверь постучал. Мужчина сел на постели. Сколько лет прошло? Живой Никита, или помер в лагере? Ему двадцать лет дали! Потом добавили за убийство в зоне. С Никитой тогда по-крупному залетели. Кассу сняли! Повезло! Кто еще был? Жорка однорукий. Вовремя я деньжата спрятал! Никита подумал на Жорку, убил его в КПЗ. А до меня руки у него оказались короткими. Адвокату удалось, поселить нас в разных камерах, а после и вовсе с меня снять обвинение. Только год пробыл в колонии. Вышел, открыл свое дело. Давность времени! Кто теперь опознает в нем бывшего воришку. Что там было делить? Вадим взял с тумбочки сигареты, жадно затянулся. Тамара всегда ругала, когда курю в комнате. В своей спальне, могу делать все, что хочу. Он прошел по комнате. Сколько лет с Тамарой спят раздельно. Как в Америке! Давно стали чужими. Не стало Володьки, и все рухнуло.

Прохладный душ немного взбодрил. Вытерся насухо полотенцем, наклонился к зеркалу. С грустью оглядел лицо, провел ладонью по щеке. Мешки под глазами, щеки обвисли. Надо сходить в больницу, к жене. Но сначала в ресторан. Валентина за троих успевала. А теперь, даже Гришка обленился. Перед его глазами предстало окровавленное лицо Вероники. Связалась с молокососом, и какова развязка! Словно дьявол смеется надо мной!