Алла Герцева - У Вечного огня

— Ишь, чего захотел! — рассмеялся Петька, прищурив левый глаз. — Когда это мамка тебе кашу варила? Ты ж детдомовский!

— Когда жива была! — вздохнул Пашка.

— Эх! Где ты детство золотое! — пропел гнусавым голосом, колобок.

Миша задвигал ложкой, заглатывая большие порции, глотая вместе со слезами, каждый раз обильно заливавшими глаза, когда ел. Покончив с кашей, выпил мутную жидкость из граненого стакана.

— На работу, в строй, становись! — прозвучала команда. Из черного стенного репродуктора зазвучала бравурная музыка старого марша. Зашумели отодвигаемые стулья, ребята лениво вышли строиться в коридор.

Мишка оправил куртку, глянул на загнутые кверху, мыски черных ботинок. Не могли подобрать размер! Обещали поискать, а уже сколько прошло! Засопел носом, глотая слезы. Сейчас бы на улицу. Воздух свежий, морозный! Скатать пару снежков, бросить в Наташку. Как и все близнецы, он, больше всего скучал по сестре. Это была их первая разлука. Они и в школе сидели за одной партой. Часто, когда его вызывали, он слегка толкал сестру под столом ногой, и она, уткнувшись в раскрытый учебник, одними губами шептала слова подсказки. Не всегда, но иногда ему удавалось ответить урок. А после Наташка, на перемене, или дома, отчитывала его, за лень. И он давал клятву, что это в последний раз. Но, заслышав крики друзей, выскакивал пулей из дома, под громкие вопли сестры, опять оставляя школьные задания на потом.

— Федоров, Лапин! На свидание! — воспитатель остановился возле двери столовой.

— Счастливчики! — кто-то прошептал сзади. Сегодня не будут работать. А мы опять вату для матрасов расправлять!

Мишка вздрогнул. К нему приехали! Сердце подпрыгнуло к горлу, забилось в радостном порыве. Сейчас увидит маму. Кто же еще мог приехать!

Мишка, старательно заложив руки за спину, переставляет ноги по стертому линолеуму. Знает, следом идет Пашка. К нему тоже мать приехала. Два месяца назад она приезжала, продуктов разных навезла. Теперь и моя мамка, тоже, наверное, гостинцев привезла. Мишка сглотнул слюну.

— Налево! — скомандовал сопровождающий. Мишка послушно повернул за угол. Узкий коридор без окон. Впереди железная дверь. Пришли! Промелькнуло в голове, и сердце подпрыгнуло в радостном порыве.

Щелкнул замок. Скрежет двери по полу. Мишка перешагнул порог. Низкий, нависший над головой потолок, маленькие, зарешеченные, прорези в стене, подобие окон. Низкие лавки у стен. И женщины, кажется, все на одно лицо, в темных пальто, закутанные в черные платки, серые, уставшие лица, толстые сумки у ног. Барак для свиданий! Он повертел головой. Где же мама!?

— Проходи! — услышал за спиной, и почувствовал легкий толчок в спину.

Мишка сделал шаг, потом другой.

Люба, сдерживая порыв броситься навстречу, закусив губу, глядит на вошедших. Что-то знакомое в разлете густых бровей, припухлые губы. Мишка, или нет! Она вглядывается в перешагнувшего порог, паренька. Нет, это не Миша! Хотя вроде и похож на Мишу. Парнишка сделал шаг. Господи! Сына не узнала. Похудел, побледнел. На щеках красные пятна. Ветрянка что ли?

— Мишенька! Сынок! Здесь я! — Люба встала с лавки.

Мишка повернул голову на знакомый голос. Худая, низкого роста, женщина, черный платок спущен на плечи, серое лицо, седая прядь упала на лоб. Неужели, мама! Постарела! Все из-за меня! Он ощутил острую колющую боль в сердце.

— Мама! Мамочка! — бросился к женщине, с голосом его мамы. Упал на колени. — Прости меня! — слезы градом покатились по его щекам.

— Мишенька, сыночек! — Люба обняла голову сына, прижала к себе. — Что они с тобой сделали!

— Сам во всем виноват! Нет мне прощенья! Только ты прости! Мамочка! — глухие рыдания вырвались из его губ.

— Что ты, маленький! Давно простила! Бедный мой, мальчик! — она наклонилась, пытаясь поднять сына. — Здесь, бабушка со мной!

Мишка неуклюже поднялся на ноги, покачнулся, как пьяный. Сквозь, туман, застлавший глаза, с трудом разглядел лицо бабули, и шагнул к лавке.

— Бабулечка! — она обхватила трясущимися руками его голову, покрыла поцелуями лоб и щеки.

— Простите, меня! — по слогам произнес Мишка, скорее не произнес, а выжал из себя слова. — Я подлец! Не заслуживаю ваших слез и вашей любви!

— Все пройдет! Все перетерпится! — старушка погладила его голову ладонями. — А мы с мамой тебе пирожочков домашних привезли. Только остыли, наверное. Вот, я сейчас достану! — она, наклонилась над сумкой, у ног, расстегивая, молнию.

— Мама, я сама! — отстранила старушку, Люба.