Алла Герцева - У Вечного огня

— Сын! — Люба, потянула концы платка.

— А вон у них, — женщина кивнула на толстушку в клетчатом платке. — Девчонка подружку ножом! Тоже три года дали. Хорошо, подруга жива осталась. Уже год сидит. Шестнадцать лет было. И чему их только в школе учат? Уж больно, злые дети стали! Что дальше будет! Пересадить бы всех, кто довел людей до нищеты, до злости! А то, ведь, они на воле ходят, бизнесмены, олигархи всякие, а дети сидят!

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

— Кто на передачу! — полная женщина в гимнастерке, в накинутом на плечи полушубке, громко объявила. — Входите, заполняйте анкету!

Люба подняла сумку, пропустив женщин, вошла, оглядела помещение. Низкий потолок, стены с облезлой краской, узкие деревянные лавки вдоль стен. Сюда Мишку приведут!?

— Если свидание разрешат, в другое помещение проводят! — шепнула ей на ухо, соседка по несчастью.

Люба опустилась на лавку.

— Иди сюда, присядь! — позвала, остановившуюся в дверях, мать. Опустила глаза, чтобы скрыть слезы. Совсем перестала уделять ей внимание. Она вдруг ясно увидела, как постарела, побледнела, Варвара Михайловна за эти месяцы, когда в их дом вошли одна за другой, беды. Если со мной что-то случится, ей не справиться с двумя непутевыми внуками. В тюрьму передачи надо возить, а это не ближний свет! Наташка скоро с малышом будет нянчиться. На одну пенсию им не протянуть. Надежда обещала помогать. Кто ее знает. Каждый думает, прежде всего, о себе.

— О чем задумалась? — толкнула женщину локтем в бок, старушка.

— Так! Надька обещала помогать. В чем проявится ее помощь? — повернула к матери, бледное лицо с темными пятнами у глаз.

— Сиди, пойду бумаги оформлять! — поднялась Любаша. — Вон очередь, какая собралась! Она присела у деревянного стола, взяла из стопки, лист бумаги. Низко наклонила голову, рассматривая мелко распечатанные слова на разлинованных строчках. Взяла ручку, с обгрызенным кончиком из пластмассового стакана, медленно вывела на верхней строчке фамилию.

— Скорее заполняйте, мне еще за разрешением к начальству идти! — громовым голосом объявила сотрудница колонии, высунувшись, из маленького окошка, за деревянной перегородкой.

Люба пробежала взглядом заполненный бланк, проверяя, нет ли ошибок, встала, подошла к окошку, положила на деревянный прилавок.

— Ждите! — объявила женщина, и захлопнула окно.

Люба присела рядом с матерью, потянула с головы платок, пригладила ладонями волосы.

— Что ж теперь, Любаша?

— Сказали ждать! — расстегнула верхнюю пуговицу на пальто. Только сейчас ощутила тяжелый воздух, в помещении, с устоявшимся запахом табака, человеческого пота. Сколько народу каждый день, здесь, ожидают свидания с родственниками, преступившими закон, совершившими преступление. А ведь, это, детская колония! Каково им, там, на нарах, считать дни, часы, минуты до окончания срока!? Союз распался, количество преступников увеличилось. По телевизору говорят. А если увеличилось, значит, в обществе что-то нарушилось. Мне это все непонятно. Никогда не вникала, в происходящие события.

— Тебе плохо? — Варвара Михайловна наклонилась к дочери.

— Душно! Дышать тяжело!

— Пойди, на улицу, я тебя позову!

— Нет, потерплю! Вдруг сейчас объявят, а ты не расслышишь, или не поймешь. Мишку бы скорее бы увидеть! — она опустила голову, стерла ладонью, побежавшую по щеке слезу. Убили втроем, а повесили все на Мишку. Уже двоих на белом свете нет, прибрал Господь. Все-таки, есть справедливость! Аппеляция ничего не изменит! Она и не нужна теперь никому. За убийство должен кто-то отвечать! Кроме Мишки, отвечать некому. Любе вспомнился зал суда. Чтение приговора. Бледное лицо сына, его пронзительный крик: «Мама!» Сам виноват! Первым начал ссору. Все так говорили. Повод был! Сережка, обесчестил несовершеннолетнюю девушку! Этот факт, мог бы смягчить приговор. Наташка, клянется, сама бросилась ему в объятия. Обещал жениться. Нам не понять молодежь! Услышав свою фамилию, Люба, словно очнулась от сна.

— Федорова! Свидание и передачу разрешили!

— Пойдем! — Любаша положила руку на плечо матери.

Длинная цепочка из живых людей протянулась по протоптанной дорожке, среди снежных сугробов, к низенькому одноэтажному зданию. Сумка оттягивает руки, напряглись от усилия мышцы. Закусив губу, Люба медленно переставляет ноги, согнувшись под тяжестью ноши.

— Куда столько набрала! Иди быстрей! — слегка шлепнула ее по плечу, служительница учреждения. — Тащите и тащите! Дома надо было, чаще ремешком ласкать по мягкому месту, вот бы и не пришлось терпеть унижения!