Махмуд Теймур - Египетские новеллы

Однажды я неожиданно сказал ему:

— Клянусь, я узнал твою тайну, шейх Афаллах.

Он испуганно вздрогнул.

Я продолжал:

— Ты феллах [5] Феллах — египетский крестьянин. , ты из деревни.

Он смущенно посмотрел на меня и после некоторого колебания ответил:

— Разве я могу отрицать свое происхождение?

— И ты страдаешь от любви, еще не угасшей в твоем сердце.

Он схватил мою руку и крепко сжал ее:

— Замолчи, господин мой, замолчи!

— На твоей душе большой грех, и ты хочешь искупить его.

Он побледнел и пристально посмотрел на меня.

— Ты знаешь мою тайну?

И когда я начал спрашивать его, он поведал мне свою историю:

— Раньше меня не звали шейхом Афаллахом, мое настоящее имя Сурхан. У меня был брат, которого звали Мухаммед Аррух, он мулла в той деревне, где я вырос. Ему было больше сорока лет, а мне не минуло и семнадцати. Я считал его своим отцом и очень любил. И он любил меня, как сына. Благодаря ему я выучил наизусть коран, он объяснил мне основы религии, я помогал ему служить в мечети. В это время я начал учиться игре на свирели у шейха одной из религиозных сект; он был не совсем нормальным, но чудесно играл на свирели и пел суфийские песни [6] Суфиты — последователи мусульманской мистико-аскетической секты. . Когда я научился играть, крестьяне по вечерам собирались у мечети, чтобы послушать мою игру.

Через год после смерти первой жены брат женился на пятнадцатилетней девушке, красивей которой я никогда не видал. Она была так привлекательна, что сразу очаровала меня. С первого взгляда любовь к ней овладела всеми моими чувствами, сковала меня своими прочными цепями, от которых я не мог освободиться. Я стыдился брата, считая свою внезапную любовь величайшей изменой тому доверию, которое он мне оказывал. Я хотел вырвать из своей груди это чувство, но не мог, я скрывал его глубоко в сердце и не поверял никому, кроме свирели. Она стала моим единственным утешением в горе. Я старался не оставаться наедине с женой брата и избегал разговаривать с ней о чем-нибудь, кроме самого необходимого. Ночью я уходил далеко в поле, и в мелодиях, полных страсти и печали, изливал свою любовь.

Однажды, когда я, уединившись недалеко от дома, играл, почти наслаждаясь своими муками, меня вдруг охватило какое-то странное чувство. Подняв голову, я увидел Ганию, жену брата. Она сидела молча и с благоговением смотрела на меня. Я вздрогнул и встал.

— Ты давно здесь?

— Всего несколько минут. Мне нравится, когда ты играешь… От твоих мелодий мне хочется плакать.

Я повернулся и хотел уйти, но она удержала меня за край галябии и спросила:

— Почему ты не посидишь со мной?

Я невольно воскликнул:

— Оставь меня!

Она удивленно посмотрела и умолкла, а затем прошептала со слезами на глазах:

— Почему ты ненавидишь и избегаешь меня?

Я чувствовал, как мое сердце разрывается на части, а голова пылает. В следующее мгновение я бросился к Гании и сжал ее в объятиях.

— Разве я могу тебя ненавидеть, Гания?

Прижав Ганию к себе, я осыпал ее поцелуями и самыми страстными словами говорил ей о своей любви. Опьяненная счастьем, она была мне покорна.

Вдруг далекие голоса пробудили нас от сладкого сна. Мы увидели на плотине медленно приближавшуюся тень. Гания забеспокоилась и прошептала мне на ухо:

— Твой брат возвращается от арендатора. — И, быстро поднявшись, сказала: — Я пойду тропинкой и буду дома раньше его.

Она бросилась бежать, как преследуемая газель, а я смотрел на нее, пока мрак не поглотил это нежное видение. Затем я медленно побрел через плотину домой. Брат уже сидел за столом, ожидая моего прихода. Увидев меня, он шутливо начал браниться:

— Разве прилично заставлять себя ждать? А ну, скверный мальчишка, садись с нами ужинать! Я тебе расскажу, как мне удалось сдать в аренду два феддана [7] Феддан — мера площади, равна 1 / 3 гектара. земли за такую цену, о которой и не мечтал.

Вошла Гания, поставила перед нами хлеб и села в стороне. Мы начали есть. Я был погружен в свои мысли и ничего не понимал из того, что рассказывал брат, хотя и старался сделать вид, что внимательно его слушаю. Время от времени я поднимал глаза на Ганию и видел, что она сидит словно в оцепенении, опустив веки, и машинально ест. Лицо ее было бледно. Вдруг она посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что мы приближаемся друг к другу и наши губы вот-вот соединятся. В тот же момент раздался крик, от которого содрогнулись стены. Я очнулся. Гания плакала и повторяла: