Махмуд Теймур - Египетские новеллы

Дома я рассказал матери о Мансуре эфенди и о Зейнаб… пожаловался на старшего брата за то, что тот запретил мне выходить из дому и встречаться с Зейнаб. Засмеявшись, мать спросила, бывали ли у Мансура эфенди остальные братья. Я с гордостью ответил:

— Нет… я один.

Сунув мне в руку кусок гусятины, мама, улыбаясь, проговорила:

— Совсем ты еще у меня маленький!

Но вечером я слышал, как, разговаривая с отцом о нашей квартире в городе, мать убеждала его, что нам следует покинуть свою квартиру, соседей и этот квартал. В заключение мать сказала отцу:

— Да спасет аллах наших детей от неведомого зла!..

Меня потрясли ее слова: «Да спасет аллах наших детей от неведомого зла!..» Тогда я еще не знал, что это за «неведомое зло», но в моем воображении возникли таинственные картины осенних вечеров в нашем квартале Хильмия аль-Гедида, когда все окружающие предметы окрашиваются в бледные тона, медленно опускается тьма, раздаются печальные звуки рояля и заунывные голоса нищих…

Но вот кончилось лето, мы вернулись в Каир и поселились в другом квартале, далеко от Хильмии. Мне пришлось поступить в другую школу.

Больше я не вспоминал Мансура эфенди. Получив свидетельство об окончании начальной школы, я продолжал учиться дальше.

Наконец мы снова переехали в квартал Хильмии, но на другую улицу. Шли годы. Старший брат окончил университет и получил назначение в провинцию. Мы же, младшие, продолжали пополнять свое образование в Каире.

У меня уже огрубел голос, и я уверенно шагал по земле. И тогда я вспомнил Зейнаб… ее нежное белое тело, ее упругую грудь. Вспомнил ее мимолетный поцелуй, и по всему моему телу пробежал сладостный трепет. Но все же мне не приходило в голову навестить Мансура эфенди.

Позже я узнал, что Зейнаб уже несколько лет как вышла замуж за писаря из прокуратуры в одной из провинций Верхнего Египта. От старшего брата, который работал заместителем прокурора в той же провинции, я слышал, что Зейнаб постоянно ссорилась с мужем. А однажды, разбушевавшись, она чуть было не выгнала мужа из дома, и только вмешательство одного из судебных следователей, каждый раз улаживавшего их семейные конфликты, успокоило ее.

Из рассказа брата я понял, что этот следователь занимает в доме Зейнаб первое место… а муж, во всяком случае, — второе… Тогда меня охватило странное чувство, и я спросил, не носит ли этот следователь усы а ля Рамон Фаро? Изумленный брат ответил, что его называют «Кларком Гэблом», он очень доволен этим прозвищем и даже носит усы и прическу, как этот прославленный артист… Он даже разговаривает, шевелит бровями, морщит лоб и двигается точь-в-точь, как знаменитый киноактер.

Брат продолжал рассказывать о бесстыдстве Зейнаб. Однажды к ним в город приехал какой-то певец и устроил в клубе служащих концерт, на котором присутствовала и Зейнаб со своим супругом. Судебный следователь, который обычно улаживал их семейные конфликты, заметил, что она слушает певца с какой-то чрезмерной страстью. Придя после концерта к Зейнаб, он узнал от мужа, что Зейнаб ушла одна. Бросившись в гостиницу, где остановился певец, следователь нашел там Зейнаб. В порыве ревности он хотел было составить протокол на Зейнаб и на певца по обвинению их в нарушении нравственности, но вмешавшиеся друзья отговорили его.

Мне стало жаль Мансура эфенди… Ведь он и в самом деле ничего об этом не знает и убежден, что его дочь скромно живет со своим мужем, и никто в квартале Хильмии не подозревает, что с ней происходит.

Однажды случайно я встретил Зейнаб, шагавшую по одной из улиц Хильмии. Лицо ее было изрядно намалевано, губы густо накрашены помадой, что делало их толстыми и аппетитными. Она шла усталой походкой, распространяя вокруг себя благоуханный и теплый запах духов. Мне показалось, что такое же платье, какое было на ней, я видел, по меньшей мере, сотню раз в кинокартинах.

На улице беседовали между собой несколько молодых людей, их блестящие волосы были уложены в прическу, какие носят герои американских фильмов. И одеты они были на американский манер в длинные по колено пиджаки с широкими покатыми плечами. Они насвистывали, популярные американские джазовые мелодии. Затем они зашептались о Зейнаб, обсуждали ее прическу, сделанную по американской моде, ее грудь, ножки и походку, явно заимствованную у какой-то кинозвезды.

Я направился к кинотеатру, так и не узнав всего, о чем говорили молодые люди, стоявшие на улице. Но, проходя мимо, я услышал, как один из них заметил: